Продавец проклятых книг. Марчелло Симони

мгновенно оборвался, и прозвучал ответ:

      – Это вы, мастер Игнасио? Входите, дверь открыта.

      Торговец сделал шаг вперед и оказался в комнате, которая имела довольно приветливый вид. Вдоль стен стояли шкафы, а между ними висели иконы. Игнасио окинул взглядом мебель. Она была подобрана со вкусом, но, возможно, слишком роскошна для бенедектинца, которому по уставу его ордена полагалось жить скромно. Но аббаты, подобно знатным мирянам, любили услаждать себя дорогими забавами.

      Райнерио из Фиденцы сидел за столом в дальнем конце комнаты. Стол был завален книгами и листами пергамента. Настоятель сидел в кресле, обитом красным бархатом, и, по всей видимости, диктовал какие-то замечания своему молодому секретарю. Он поднял взгляд от стола, повернулся к вошедшему и приветливо сказал:

      – Мастер Игнасио, идите сюда. Я как раз закончил работу.

      Потом он быстро отослал секретаря:

      – Можете уйти, Угучо. Продолжим позже.

      Молодой монах в ответ лишь молча кивнул, закрыл маленькую записную книжку – две соединенные между собой и покрытые воском дощечки, на которых записывал слова аббата, и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

      Райнерио улыбнулся:

      – Ваше присутствие здесь – неожиданный дар. – Настоятель вежливо указал рукой на один из стоявших вокруг стола стульев, предлагая гостю сесть. – Вчера за ужином вы мало говорили и даже не намекнули на причину вашего прихода.

      – Вчера я устал, – стал оправдываться торговец реликвиями, садясь напротив аббата. – Путешествие по морю очень утомляет и тело, и душу. Но теперь, после хорошего сна, ко мне вернулись силы.

      – Тогда расскажите мне о вашем путешествии.

      Райнерио, предвкушая удовольствие от беседы, откинулся на спинку кресла и сложил ладони под подбородком, переплетя пальцы.

      – До сих пор вы не проявляли ко мне так много интереса, – заметил Игнасио, стараясь скрыть возникшее у него подозрение.

* * *

      Торговец из Толедо собирался рассказать о себе и своем путешествии, а взамен рассказа попросить у аббата толику правды. С первой же секунды, едва они встретились, он почувствовал, что Райнерио за своей вежливостью и готовностью услужить явно что-то от него скрывает. Игнасио уже догадывался, что именно, но для пущей уверенности хотел заставить его открыться. Для этой цели беседа наедине подходила как нельзя лучше.

      Подавляя хитрую лисью улыбку, готовую появиться на лице, Игнасио рассказал о том, как присоединился к Четвертому крестовому походу и стал свидетелем разграбления Константинополя. Он говорил о венецианском доже, который был душой этого похода, о крестоносцах, которые пошли за дожем. Чтобы обогатиться за счет военной добычи, эти люди без всяких угрызений совести резали восточных христиан. Со стыдом, не столь, впрочем, сильным, Игнасио вспоминал, как сам участвовал в подобном грабеже. Он никого не убил и не ранил, тем не менее разбогател на чужом несчастье.

      Он не вдавался в подробности войны и насилия, зато долго описывал чарующую красоту залива Золотой Рог и византийских