Четыре жезла Паолы. Алла Гореликова

мне вспомни, я и появлюсь. И снова ту же песню завела, чего тебе, значит, всю жизнь в глуши прозябать.

      – А ты сам ту странницу видел? – Ольрик задумчиво огладил бороду.

      – Не, – мотнул головой Эдька. – Я на другой день туда пришел, а у Ильды на шее эта дрянь болтается.

      Ольрик подался вперед:

      – А скажи-ка мне, Эд, ты сразу о ней так подумал: дрянь?

      – С ходу, – решительно кивнул мальчишка. – Потому и спросил откуда. Она такая была… понимаете, Ильда – она светлая, на нее глядеть радостно. Вот как на тебя, – обернулся к Паоле. – А от этой штуки на нее как тень легла. Душная такая. Я за Ильду испугался. Вот и забрал и в речку выкинул.

      – Текучая вода? – понимающе спросил Ольрик.

      – Ну да. Кто ж знал, что Мика…

      – О Мике мы не будем. – Ольрик встал. – Мика ваша – обычная девочка, бусики любит, какой с нее спрос. А вот ты, Эд, завтра с утра отведешь нас к Ильде. Сам понимаешь, поглядеть надо, не навредило ли ей. Да и вообще, – Ольрик огладил бороду, – интересно мне, что та странница в ней нашла.

      Ночь прошла тихо. Правда, вскоре после полуночи, в глухой час, малыш заплакал и заметался во сне, но Паола прикрыла его крылом, и он засопел спокойно.

      – И ты спи, – сказал Ольрик так и сидевшей рядом с сыном вдове, – умаялась, поди. Теперь все хорошо будет.

      Наутро отправились глядеть на пасечникову Ильду.

      – Ты расскажи нам пока, – велел Ольрик, когда отошли от деревни. – Мика вчера Ильду приблудой назвала, это почему?

      – Так дядька Виль ее на дороге подобрал, – объяснил Эд. – Давно, она мелкая еще совсем была. Он с ярмарки возвращался, видит – сидит прям посередь дороги дите и плачет. Где мамка-папка, не знает. Где живут – в доме, где дом – в деревне. Концов не найдешь, в общем. Ну, он и взял.

      – Что ж ее, не любят в деревне?

      Эдька почесал в затылке, взъерошив и без того лохматую шевелюру до полного непотребства. Мотнул головой:

      – Не! Просто странная она, чудная.

      – А ты, говоришь, с ней дружишь?

      – Да по-разному. – Эдька пожал плечами. – Она ж девчонка!

      Паола прикрыла ладонью улыбку. На слове «девчонка» от Эдьки плеснуло неловкой, смущенной нежностью. Может, сейчас и не дружат, но дайте срок…

      Пасечник жил недалеко, на холме за лугом. У подножия холма бил родник; Ольрик набрал воды в пригоршню, отпил, стряхнул брызги с бороды.

      – Ишь, ледяная. Видать, из-под гор течет.

      Паола мимолетно удивилась: где те горы! Но переспрашивать поленилась. Очень уж благостный, сонный покой обнимал здесь гостей. Гудели пчелы, пахло цветущими травами и медом. Ульи-колоды стояли под крутым склоном, укрытые холмом от холодного ветра с гор. Тропа, почти незаметная в высоком разнотравье, шла мимо, огибала одинокий могучий дуб и упиралась прямиком в крыльцо: забора вокруг пасечникова дома не было.

      – Беспечно живет, – буркнул маг.

      – Ильда, – крикнул Эдька, – Ильдуша!

      Из окошка высунулась светловолосая голова:

      – Здесь