Монристы (полная версия). Елена Хаецкая

сказала Марья Ивановна. – Вот Лена, ученица девятого класса, пришла к нам, чтобы рассказать об известном историческом событии истории нашей родины. Все вы знаете, что в 1917 году рабочие и крестьяне свергли царя и установили советскую власть. А то, о чем вам расскажет Лена, случилось еще до революции. Только сидеть тихо! Кто будет мешать, отправлю к директору.

      И Марья Ивановна уселась за стол, придвинув к себе кипу тетрадей, и милостиво кивнула мне.

      Я написала на доске: 1812 и 1825. Эти годы я помню лучше года своего рождения.

      Дети с любопытством следили за мной. Я вздохнула и заговорила. Я рассказывала им обо всем, чем я жила. И о том, как мы не стреляли в поверженного врага, бредущего по снегу. И о том, как мы вошли в Париж. И о том, как мы стояли на площади под картечью, а кругом толпились люди и снег был в кровавых пятнах. И о неясном призраке нашей юности.

      Я успела рассказать только до 1825 года. Может быть, это и лучше, потому что все были в этом году еще живы.

      Звонок резанул по нервам и швырнул меня с площади в школу. Я вздрогнула и огляделась по сторонам. Марья Ивановна вылезла из-за стола и произнесла:

      – А сейчас мы проверим, что вы поняли и запомнили. Дети! Что было в 1812 году?

      – Война за свободу нашей родины.

      Я тяжело переводила дыхание. Мне казалось, что я пробежала много километров на лыжах, а у финиша меня еще и побили.

      Марья Ивановна строго кивала.

      – Правильно. А что было в 1825 году?

      Тишина. Потом голос с задней парты:

      – Восстание.

      – Правильно, дети. Было восстание декабристов. Только надо отвечать не с места, а поднять руку, да? Дети! Кто вышел на площадь?

      Тянется, дергает рукой. Какая хорошая мордашка.

      – Антон, не тяни так руку. Я вижу, что ты хочешь ответить. Антон скажет нам, кто вышел на площадь.

      Счастливый Антон вскакивает, заливается румянцем и отчеканивает:

      – Бес-тужевы!

      Я чуть не бросилась его целовать.

      В классе меня встретила Наталья. Она была погружена в чтение мемуаров Наполеона. Я бросилась к ней, все еще дрожащая и бесконечно усталая. Трудно все-таки публично исповедоваться.

      Наталья оторвала глаза от книги и задумчиво сказала в пространство:

      – Бертье.

      – Что – Бертье?

      – Бертье.

      – Кто это?

      – Неважно. Просто вспомнила.

      Я потерлась о ее плечо лбом и сказала:

      – Ната-алья… Кожа…

      – Мадлен, у меня гениальная идея, – внезапно сказала Наталья. – Отсядь ко мне на истории, потолкуем.

      – «Идет! – сказал Финдлей», – сказала я.

      Если жил на свете самый законченный тип невежественной бездарности, то он получил классическое воплощение в нашем историке. Он очень молод, Серега. У него большие серые глаза навыкате, костлявое лицо, редкие, всегда сальные светлые волосы… и паучьи пальцы. Брр. Говорит он вкрадчиво.

      – …Ленин доказал о том… – донеслось до меня однажды.

      Я злобно сказала:

      – Ленин не мог доказывать