Аврора. Жюльетта Бенцони

ни слова. Я видел, что он встревожен. После его ухода я вынул из корзины клочки. Вот что я сумел прочесть: «…моя госпожа жаждет с вами увидеться. Она обожгла руку и не может писать сама…»

      – Послание фрейлейн фон Кнезебек?

      – Без всякого сомнения. Получив его, мой дорогой хозяин просиял. Перед уходом он бросил мне: «Хвала Господу, скоро мы покончим со всей этой комедией!» Это были его последние слова.

      – Еще один вопрос – и можете отправляться отдыхать: он виделся с «этой Платен»?

      – Понятия не имею. Во всяком случае, не при дворе: туда он не являлся. Разве что прямо у нее, в Монплезире. Скорее всего, так оно и было: я дважды видел слугу госпожи графини.

      – Спасибо, Гильдебрандт!..

      К концу дня, в час, когда крестьяне покидали поле, Амалия Вильгельмина произвела на свет дитя, чье слабенькое дыхание прервалось уже спустя несколько мгновений. Это была девочка – сбылась надежда роженицы, матери двух мальчиков! Бедняжку так изнурили долгие часы схваток, что она, отмучившись и еще не зная, что младенец не выжил, забылась глубоким сном. Аврора, простившись с Гильдебрандтом, бросилась к сестре и больше от нее не отходила: крепко держала за скрюченную от боли руку и все время вытирала пот на страдальчески-сморщенном лбу. Борьба за жизнь роженицы была трудной, и понять, что в ней одержана победа, девушка смогла только тогда, когда доктор, моя руки над подставленным горничной тазиком, заявил, что графиня поправится, как и после прежних родов.

      – Но больше фрау фон Левенгаупт не стоит пытаться стать матерью, – добавил он.

      – Лучше предупредить об этом ее мужа, доктор Корнелиус, – пробормотала Аврора.

      – Почему? Разве ему мало двух сыновей?

      – Я бы с вами согласилась, но…

      Девице было нелегко разобраться в таких вещах, тем более произнести свои сомнения вслух. Ее зять, человек набожный, не видел в телесном соитии иной цели, кроме продолжения рода. Из редких и стыдливых откровений сестры – кстати, всегда согласной с мужем, – Аврора заключила, что ее Фридрих не признавал в любовном акте никакой сдержанности. «Плодитесь и размножайтесь!» – заповедовал Господь, и Левенгаупт намеревался во исполнение этой заповеди произвести на свет вместе с супругой многочисленное потомство. Если теперь ему придется приближаться к жене только ради удовольствия, то, быть может, он вообще перестанет к ней подходить…

      – Как будто он этим удовольствуется… – смущенно произнесла она, не смея поднять на медика глаза, но тот все понял.

      – Вот оно что! – Он вздохнул. – Я поговорю и с ним, и с самой фрау фон Левенгаупт. Дело в том, что женщина владеет кое-какими приемами, чтобы… В общем, сами узнаете, когда выйдете замуж, – закончил он, сообразив вдруг, что его собеседница невинна.

      Конец разговору положило появление во дворе двух всадников: самого Фридриха Левенгаупта и его адъютанта. Врач, подошедший к окну одновременно с девушкой, сказал:

      – Как вовремя! Я смогу с ним поговорить! То изнурение, в котором находится его жена, послужит наилучшим