Ида Верде, которой нет. Марина Друбецкая

из ее глаз, и, слегка пошевеливая пальчиками с перламутровыми ноготками, предалась наслаждению омовения.

      Пальчики у Зиночки были нежные, изящные, лодыжки и запястья тонкие, и вся она – тонкокостная, белокожая, с удлиненными бедрами, раковиной чуть выпуклого живота и прелестными покатыми плечами – напоминала русалку. Было в ней и что-то уклончиво-ускользающее.

      «Наяда моя!» – сказала себе Зиночка и, рассекая волны, восстала из соли морской.

      Кликнув горничную, она велела подавать кофе. Рыжая неуклюжая деваха с толстым носом принесла кофейник, горячие булочки и любимую Зиночкину чашку – китайский фарфор, расписанный розовыми цветами, настолько тонкий, что розовое просвечивало на внутренней стороне чашки.

      На подносе белел крошечный квадратик письма.

      – Еще давеча принесли…

      – Что ж сразу не дала?

      И Зиночка лениво распечатала конверт.

      Ученический листок в линейку. Каракули неимоверные.

      Зиночка приблизила листок к глазам. Не иначе как Шустрик опять… шустрит. Обиделся, наверное, бедняжка, что она его провела, подослала вместо себя дуру Зимину. И что за настырная манера непрерывно писать людям глупые письма! Просто мания какая-то! Скука!

      Зиночка зевнула.

      «Ты обманула меня, коварная! Я понял, что не нужен тебе! Я ухожу! Ты никогда меня больше не увидишь!» «Никогда» подчеркнуто двумя жирными чертами.

      Губы Зиночки изогнулись в полуулыбке.

      – Идиот! – сказала она вслух, бросила письмо на пол, допила кофе и направилась в кабинет отца.

      Утро перетекло в полдень, полдень превратился в день, но она ничего не замечала – со страниц книги на нее смотрели тяжелые лица с раскосыми глазами. Изукрашенные татуировками мускулистые тела, казалось, прорастали из конских крупов, покрытых войлочными попонами и седлами с изображением рыб и зверей. Тяжелые лица с раскосыми глазами… Как у Рунича. Недаром ей чудится в нем что-то первобытное.

      Раздался звонок. Хлопок входной двери. Быстрые шаги по коридору.

      В кабинет ворвалась Лидочка Зимина. Волосы всклокочены. Носик-пуговка покраснел и распух. Из глаз текут слезы.

      Зимина взмахнула сжатым кулачком и, громко шмыгнув носом, закричала:

      – Это ты!.. Ты во всем виновата!

      – Что с тобой, душа моя? – лениво проговорила Зиночка. – Распрекрасный Шустрик выставил тебя за дверь?

      – Да! Да! Выставил! – завизжала Зимина. – Но это не имеет никакого значения!

      – Правда? – язвительно спросила Зиночка. – Так-таки и не имеет? А что же тогда у нас с глазками? А с носиком? Что это из них льется?

      В другой раз Зиночка, быть может, говорила бы по-другому, пожалела бы эту дурочку, постаралась утешить. Но ее саму вчера выставили за дверь, и злая обида по-прежнему пенилась в груди. Не будет она никого жалеть!

      Она смотрела на Лидочку неподвижным злым взглядом.

      А та подскочила к ней и бросила на колени скомканный газетный листок.

      – На! Читай!

      И, обессилев, упала на диван.

      Зиночка