Из тьмы. Александр Васильев

не желавшего покидать его сна. Вот только берег становился не просто темным от влаги – он багровел, словно океан был из крови. А подсыхая, он становился непроглядно черным, пульсирующим.

      Но Антон более не желал этого сна. Он его пугал. Тревожил. Словно забытые детские воспоминания о чем-то плохом, постыдном, невероятно чудовищном. Он пытался гнать от себя эти мысли, эти обрывки ненужного прошлого. Прошлого, которое он когда-то забыл и более не хотел возвращать. Того прошлого, которое не единожды приходило к нему во снах, заставляя просыпаться глубокой ночью от душившего его крика, от сковывавшего грудь ледяного ужаса, и с бешено бьющимся сердцем. В такие темные часы он сидел в постели, хватая ртом воздух, словно утопающий, чудом выкинутый волной на берег, и слушал, как глубоко внутри, с силой ударяясь о ребра, колотиться его вечный не устающий моторчик, гулким эхом отдаваясь в голове. Сидел не шевелясь, надеясь, что не кричал на самом деле, что мирно спящая рядом Катя действительно спит, а не притворяется, застыв без движения, покрытая гусиной кожей, в ужасе от своего мужа.

      И так он сидел до первых проблесков рассвета, чувствуя онемение и холод во всем теле. Не думая ни о чем, взирая в темноту. Гоня все мысли о вновь прожитом во сне кошмаре.

      Иногда он думал, что если попытаться вспомнить сон, не ожидая, пока тот не торопливо уйдет, оставляя за собой вязкий шлейф страха, а спокойно помахать ему на прощанье руко, то он уйдет на всегда. Оставит его в покое и, наконец, прекратит терзать его мутную память. Но приходившая следом паника, заталкивала эти мысли обратно на дно старого колодца, закрытого массивной каменной плитой. «Прошлое должно оставаться в прошлом», – говорила она, и он верил, потому что только тогда, приходившая от желания вспомнить головная боль отступала.

      А с приходом рассвета, испарялся и вязкий шлейф уже отступившего сна.

      Но сегодня морфей требовал продолжения, настойчиво нагоняя все новые и новые волны. Он приносил с собой обрывки из прошлого, холодил тело и туманил взгляд. Обволакивая и сковывая сознание, отчаянно пытаясь рассказать…

      Но Антон больше не хотел слушать. Больше не хотел видеть. И не хотел чувствовать.

      Он уже ощущал тревожный звоночек, отбивающий гулким эхом в висках. Еще немного и эхо сменится звучными ударами. А за ними придет боль.

      «Я вновь видел их. Тех, с кем был когда-то. Своих дру…»

      Антон мгновенно выплыл из остатков своего тревожного сна, словно кто-то, наконец, переключил канал на телевизоре, и дурная программа сменилась чем-то обыденным и не столь интересным.

      Было холодно.

      Его постель оказалась смятой и мокрой от пота. Руки были покрыты мурашками, и он не сомневался, что на всем теле не найдется ни единого пятнышка гладкой кожи. А в груди гулко стучало сердце, словно в последней надежде выбраться из этого кошмара.

      Голова раскалывалась от боли, а в ушах стоял слабый свист.

      Ничего хорошего это принести не могло и в мозгу