Фомка-разбойник (cборник). Виталий Бианки

роковой сороковой медведь. А когда подошел июнь – время медвежьих свадеб, – старый охотник отправился на белки не тайгой, а скалистой крутой тропой, что ниточкой сбегала с горы к самой избушке Киприяна.

      В эту пору медведи становятся беспокойны и встречаться с ними особенно опасно.

      Охота была удачной. Киприян застрелил крупного горного козла, взвалил его себе на спину и той же тропой стал осторожно спускаться с вершины. Одностволка его была заряжена пулей. И еще две пули оставались про запас.

      Тропа вела карнизом, таким узким, что разойтись на нем не могли бы и два человека.

      Над тропой нависла голая, гладкая скала, а под ногами Киприяна развернулась глубокая пропасть.

      Тут-то, на повороте этой опасной тропы, против всякого ожидания, охотник и столкнулся нос к носу со своим сороковым медведем.

      За спиной у Киприяна был большой мешок с убитым козлом.

      Ремни врезались в плечи – не стряхнешь. Повернуться, отступать было невозможно.

      Оставалось одно: стрелять.

      Но старый охотник не мог сразу осилить своего страха перед «сороковым».

      Черная лохматая башка глядела из-за камня спереди. Медведь, видно, был удивлен неожиданной встречей не меньше, чем Киприян. Медведь разом остановился. Его подслеповатые глазки беспокойно забегали, нос зашевелился, из горла вырвалось низкое, скорее испуганное, чем угрожающее, рычание.

      Медведь тоже не мог повернуться.

      Или человек, или зверь должен был быть сброшен в пропасть, чтобы дорога освободилась для оставшегося в живых.

      И все же Киприян медлил стрелять: оставалась еще надежда, что медведь попятится и задом уйдет по тропе.

      Но и эта надежда пропала: медведь зарычал громче. Вслед за башкой показалась его косматая шея. Зверь наступал.

      Киприян быстро поднял ружье, уперся твердо ногами в камень – и выстрелил медведю между глаз.

      Дым на миг закрыл камень впереди.

      Когда дым отлетел, медвежьей башки уже не было.

      Киприян повернул ухо к пропасти. Но звука падения тяжелого тела он не услышал. Это его, впрочем, не смутило: внизу ревела, прыгая через камни, стремительная горная речка.

      Киприян вздохнул полной грудью: путь был свободен. И роковой сороковой медведь «обошелся».

      Прежде чем двинуться дальше, Киприян снова зарядил пулей свою одностволку.

      А когда он поднял глаза от ружья, лохматая медвежья башка опять глядела на него из-за поворота тропы.

      Киприян себе не верил: его пуля не причинила никакого вреда зверю. Так же торчала во все стороны жесткая шерсть на лбу. Даже легкой царапины не было заметно. И только маленькие глазки налились злою кровью.

      Уж не рассуждая, Киприян приложился и спустил курок как раз в тот момент, когда зверь раскрыл пасть и двинулся вперед.

      Ужасающий рев, такой рев, какого старый медвежатник в жизнь свою не слыхал, прогремел из белого облака дыма.

      Звериная башка исчезла.

      Пот выступил на ладонях, и ноги дрожали