Рассказы. Выпуск 7. Час пробил. Алексей Сорокин

распороли мешок. Обрез остался лежать в багровой мгле.

      На четвертом я осмелился обернуться. Но никто не карабкался за нами из темноты, фонарик осветил лишь туман, тянувшийся из кабины через люк.

      – Он словно поднимается… – пробормотал я, потирая саднящее запястье. – Как твои раны?

      Дима сидел рядом и ерошил волосы побелевшими руками.

      – Он был нормальный. А я стрелял в него, Серег. Я убил ребенка! – Губы дрожали, мокрые от слез. – Я не хотел так… я не…

      – Знаю. – Я обнял брата, прижал к себе, сколько хватило сил. Хотелось выдавить всю боль из этого тела, забрать себе. – Он был таким же, слышишь? Такой же тварью. Ты никого не убивал.

      Ложь, за которую мне никогда не будет стыдно. Дима вырвался из моей хватки.

      – Зачем ты так говоришь? Нет, я видел, это был мальчик, Славка, понимаешь? Это был он!

      – Дима, брат…

      Из шахты потянуло мясом. Над головой взревела сирена.

      – Да твою ж мать!

      Дима вскочил и бросился к лестнице. Прежде чем бежать за ним, я плюнул на распоротый вещмешок. Там ничего не осталось.

      Самосбор может занять один этаж, а может расползтись на все пятьдесят. По одной из многочисленных догадок, так он преследует бегущих, хоть Вовчик и утверждает, что это бред. Но даже бывший ликвидатор не знает всей правды, потому-то здесь каждый и верит в удобное.

      – Погоди, – я окликнул брата на шестом. Отсюда сирена слышалась слабее. – Да не лети ты так!

      – Я должен сказать им сам! – бросил он через плечо.

      Пришлось высказать все, что думал в тот момент об этой затее, но догнать упрямца мне удалось лишь у квартиры напротив. Мы секунду пялились на узкую полоску света из приоткрытой двери. Здесь никто не оставляет гермозатворы открытыми, тем более ночью.

      Дима вошел первым.

      Пропитанный кровью ковер я увидел уже из-за спины брата. Два тела с обглоданными лицами смотрели в потолок остекленевшими зрачками. Ноги сами погнали меня обратно в прихожую.

      Я прислонился к стене и закрыл глаза. Так легче, когда ничего нет. Эмоции слились воедино, мягкие, словно пластилиновые твари, они меняли одну причудливую форму на другую. Всмотрелся во тьму, пытаясь различить хоть что-нибудь, но понял: осталась лишь усталость.

      – Это я предложил спуститься. Дважды я. Если бы не… – донеслось из комнаты.

      – А я притащил тварь сюда. – В ответ захотелось рявкнуть. – Не смей мазаться этим дерьмом в одиночку. Не мы их убили, черт бы тебя драл!