Конклав ночи. Охотник. Александр Сивинских

в спирте ватку. Снял «Моссберг» с предохранителя. Только после этого откинул крючок.

      Игнатьев сидел на корточках, прислонившись спиной к стене, и ритмично сглатывал. Трясло его, как от лютого холода.

      – Иди, жри, паразит, – бросил я с отвращением и посторонился.

      Вместо того чтобы встать на ноги, он опустился на четвереньки и хромающей иноходью устремился в комнату. В момент, когда он пробегал мимо меня, возникло острое желание выпустить пулю ему в башку. Я ударил изо всей силы кулаком по стене.

      Посасывал он мое угощение минут пятнадцать. Звуки при этом издавал – хоть уши затыкай. Думаю, даже похотливый старец, получивший в полное распоряжение несовершеннолетнюю девственницу, причмокивал и отдыхивался вдвое реже. Чтобы не превратить трапезу в казнь, мне пришлось, в конце концов, удрать из кочегарки на школьный двор. Там и ждал.

      Насытившись, Игнатьев изменился до такой степени, что плохо знакомый с ним человек мог бы пройти мимо, не узнав. Сторож в буквальном смысле слова помолодел лет на двадцать. Морщины разгладились, глазки засверкали, даже горбик как будто исчез. Этакий мужичок-бодрячок, гроза сорокалетних вдовушек. Он вышел из котельной пружинистым шагом, потянулся и воодушевленно сообщил:

      – Тезка, ты настоящий друг.

      – Ага, сейчас, – сказал я с досадой. – Друг, товарищ и еда.

      – Кончай злиться, Родя. Небольшое кровопускание даже полезно для организма, ты же знаешь.

      – Полезно. Особенно для твоего. Слушай, Кирилыч, зачем тебе столько систем, а?