Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник). Михаил Юдовский

Бог с тобою, Фима, – сказал Соломон. – Я таки устал с тобой собачиться. Ты мальчик большой, дурак еще больший, люби кого хочешь.

      – А я как раз недавно познакомился с одной еврейской девушкой, – заявил Фима.

      – Да? – Соломон приподнял брови. – И как ее зовут? Параска Мордехаевна?

      – Папа, ну зачем ты…

      – Сын мой, ты помнишь, чему нас учит девятая заповедь?

      – Я…

      – Вот и не лги отцу.

      В это время в дверь постучали.

      – Опять какой-то гой ломится, – вздохнул Соломон. – Запомните, жена моя и сын мой: именно гои – спасение для нас, евреев.

      – Почему? – изумился Фима.

      – Потому что они не дадут нам спокойно умереть. Иди открой, Рахиль.

      Рахиль пошла открывать и вернулась с милиционером. Это был их участковый Петр Степанович Таратута, плотный, краснолицый, в чине капитана, лет пятидесяти, с вечными бисеренками пота на лбу.

      – Здравствуйте, Соломон Лазаревыч, – приветствовал он лежащего ребе. – Ну шо, як вы себя чувствуете? Выглядите – тьху-тьху – неплохо.

      – И вам того же, Таратута, – отозвался ребе Соломон.

      – А то ж, знаете, такой гвалт[7] поднялся, – продолжал участковый. – Соломона, кричат, вбылы, Соломона вбылы! А я им: шо? Соломона? Нэ морочьте мэни голову, он еще нас з вами пэрэживет. Верно, Соломон Лазаревыч?

      – Это уж как Бог даст, – ответил Соломон.

      – Ну да, золотые слова. Вам выдней, у вас профэссия така. Я от шо хотел, Соломон Лазаревич… – Таратута замялся. – Цэй прыдурок… ну, шо в вас кирпичом кынул…

      – Да?

      – Он же, дурак, пьяный совсем був…

      – Я это заметил, – усмехнулся Соломон.

      – А так он тыхый, мырный.

      – Меня это очень радует.

      – Он же ж не со зла.

      – Ну да, от любви к ближнему.

      – Зря вы так, Соломон Лазаревыч. – Таратута снял фуражку и вытер вспотевший лоб и лысину. – Отжэ ж жара стоить… Да, так я шо хотел сказать… Жена у него, дочки две…

      – Да? Я им очень сочувствую.

      – От вы зря шутите. Вы ж еще такое поймите: дело-то… не такое простое выходит. Вы меня понимаете?

      – Я вас отлично понимаю, – заверил участкового Соломон.

      – От хорошо, шо вы понимаете. Можэ ж получыться скандал нэнужной окраски.

      – Да? – Соломон приподнял брови. – А скандал какой окраски вам нужен?

      – Соломон Лазаревыч! – Лицо Таратуты приняло самое жалкое выражение. – Можэ вы не будете подавать на этого дурня заявление?

      – А с чего вы взяли, Таратута, что я собираюсь подавать на кого-то заявление?

      – Он жэ ж… – Таратута осекся. – Нэ собираетесь? Я вас правыльно понял?

      – Петр Степанович, – негромко, но твердо произнес Соломон. – Вы знаете, что я раввин?

      – Господи, Соломон Лазаревыч, та хто ж этого нэ знае?

      – Это значит, – продолжал ребе, – что я сам обращаюсь к Богу и призываю людей обращаться к нему.

      – Так это ж пожалуйста, – поспешно сказал Таратута, – рэлигия ж у нас ниякая нэ запрэщена.

      –

7

Шум, гам (идиш, укр.).