Другая химия. Ольга Толстова

в квартире была винтовой.

      Окна первого уровня в квартире были огромными – от пола до потолка, от стены до стены; стены из окон. Столько света, столько теней, и мир комнат меняется, как только солнце заходит за тучи, или начинается ливень, или ночь опускается на город. Любой, живущий в квартире со стеклянными стенами, узнаёт про себя странную вещь: он намного сильнее зависит от природы, чем хотелось бы ему. Когда есть солнце – кровь его бежит быстрее, когда начинается закат, его тут же тянет в сон, с рассветом он неизменно проснётся, во время дождя он грустит. Его жизнь выпадает из искусственного цикла городов и возвращается к инстинктам.

      Любой, но не я. Тело растений живёт согласно циклу иного солнца, какой-то другой, неведомой звезды. Как подсолнух следит за солнечным диском на небе, так и моё тело следит за той звездой, и когда она слишком далеко, тело впадает в безумие приступа, а когда слишком близко – в безумие обыденности. Звёздные лучи тянутся ко мне и тянут из меня новые линии – строчки и штрихи.

      Это тошнотворно.

      Стеклянная квартира стала домом, первым домом, где мне было хорошо, где я обрёл подобие душевного покоя, но вёл безумный образ жизни. Когда сдохли все «тихие комнаты», когда мы стали выходить из тени, я купил эту квартиру. И спустя время именно в ней случилось то, чего не должно было случиться.

      В стеклянной квартире они всё-таки нашли меня. А я нашёл выход. Спиртное притупляло видения. Когда стеклянные стены растворялись, а мир за ними качался и вертелся, тогда синие строчки на белой коже исчезали из моей памяти. И я мог быть «им» – тем, кого они ожидали увидеть.

      Проклюнулись ростки разврата, я попрал мораль и нормы, хулиган, сибарит, бонвиван, соблазнитель, поэт. И все как будто только того от меня и ждали.

      В стеклянной квартире я вёл богемную жизнь. Я был необычным растением с самого рождения и теперь лишь подтверждал свою репутацию. И чем хуже она становилась, чем лучше продавались плоды моей боли.

      Все гости стеклянной квартиры любили меня, насколько можно любить вечно пьяного идола.

      То, что было потом

      Она подошла к стеклянной стене.

      Она раскинула руки и прижалась к закалённому стеклу спиной. Солнечные лучи скользили вдоль её тела.

      Я видел, как по её нежной белой коже, по обнажённому телу струится будущий узор, то пропадая, то появляясь; тысячи спутанных линий, тысячи завитков, геометрических фигур, полосок, слов – они мерцали на ней, будто она была полотном, специально созданным для этого узора.

      Узора, который я должен был нарисовать.

      Она пришла именно за этим.

      Я рисовал шариковой ручкой и тушью – делал наброски, доводил до ума сюжет; на один небольшой участок, площадью в несколько квадратных сантиметров, уходило до недели каждодневного труда. И её труда тоже, её – моего лучшего холста.

      Отточив узор, определив его до мельчайших деталей, я делал его более долговечным.

      Я купил странную штуку для ненастоящих татуировок. Они держались на её коже от месяца до полугода, смотря куда я их наносил.

      За