Соня. Первый роман трилогии «Хоррор русского захолустья». Алекс Лоренц

Ни одна сволочь не говорит. Прошел слушок, будто в психушку упекли, а там он якобы помер.

      Не, я понимаю, конечно, чутка странноватый тип был. То ноги на стол показно положит, то черный юмор из него фонтанирует. Но это было прикольно. За это обычно в психушку не забирают, мне кажется. И мы его уважали, этого не отнять. Только в класс зайдет – тишина мертвецкая. Хотя никто не боялся. Не у каждого учителя так получается.

      А эта баба, Ирина Викторовна, меня рил бесит, сука. Какая-то на серьезных щах не в меру.

      – Кто, вот этот?

      – Нет, вон тот, за задней партой, с наушниками.

      – Пройдем-ка с нами, молодой человек, – говорит один полицейский. С усмешечкой такой злобненькой.

      Не к добру это, ребятки, не к добру.

      Я сижу.

      – Встань, когда с тобой взрослые разговаривают! – говорит классуха грозно.

      Встаю.

      – Ты почему так одет?

      Потому что, млядь.

      – Почему в школе в джинсах?

      Чтоб ты спросила, млядь.

      – Ладно, это вы потом решите, – полицейский. – Пройдем-ка с нами, дружочек.

      Дружочек, млядь…

      Делаю шаг, он мне:

      – С вещами.

      А вот это уже рил как угроза звучит.

      Собираю по-быстрому пожитки, беру рюкзак. Выхожу из класса. Одноклассники помалкивают в тряпочку. И чувствую, как следят за мной глазами. Все уже, сука, видят во мне виновного в чем-то. Точнее, не в чем-то, а в убийстве.

      Мои шаги – как адский молот. И все бошки в мою сторону медленно так поворачиваются. Две училки, менты, одноклассники – все. Пилец.

      9

      Знаете такую хрень – типа, когда тебя в чем-то подозревают, начинаешь вроде как и сам себя подозревать? Вот это оно самое и было.

      Выхожу из класса, снаружи никого – пустой коридор. Теряюсь во времени и пространстве. И позади все молчат. Как в вакууме.

      Я стопарюсь. Знать не знаю, что дальше делать, куда идти. Меня мент в спину легонько подталкивает, говорит:

      – В учительскую.

      Ноги как будто деревянные.

      – Иди, иди, – подгоняет.

      Иду по пустому коридору, а позади шаги всех вот этих вот. Ломаная коричневая линия отделки скачет по стене вверх-вниз. Поджилки трясутся. Такое ощущение, будто по моей походке этим людям все понятно. И классухе, и полицаям. Они чувствуют мой щенячий страх.

      Попадос, ребята.

      А вдруг меня сейчас обвинят? Вот только в чем? Кто б знал…

      А Соня между тем лежит в канализационном коллекторе. Изнасилованная и убитая. Кругом грязь, вонь, нечистоты. Насекомые, черви всякие. Крысы бегают, отрывают от нее по кусочку. Ее волосы всегда были прямыми и чисто вымытыми, а теперь скомканы. На них налипли куски какого-то гнилья…

      Захожу в учительскую. Они – следом. Как будто особо опасного заключенного препровождают в камеру.

      За задним столом сидит наша биологичка, проверяет какую-то писанину. Ее просят выйти. Она глядит недоуменно поверх очков. Типа, вы кто такие и какого ляма тут командуете? Потом смекает: лучше делать, как говорят вот эти