Соня. Первый роман трилогии «Хоррор русского захолустья». Алекс Лоренц

ненадолго отвел взгляд от экрана. Перед глазами расплылись пятна фиолетового тумана.

      Переключился со страницы Кирилла Александровича на Сонину.

      Была в сети вчера в 22.30.

      Хм… Мы с ней разошлись где-то в половину десятого. То есть еще час ее ВК был включен. Может, она даже с кем-то созванивалась или переписывалась.

      Соня, где ты была все это время? Ты была жива? Или это только твой телефон продолжал жить своей жизнью? Или твой аккаунт ВК?..

      Вот она, – жизнерадостная, с букетом цветов. От меня. Если бы с ней ничего плохого не случилось, она бы уже эту фотку удалила. И послала бы меня куда подальше. И я бы не возражал.

      Уроки, что ли, сделать?..

      Не, не буду. Ну их в пень. У меня железная отмаза: был на допросе в полиции. Предки подтвердят.

      Пойду лучше посплю. Устал…

      20

      …Я лежу на кровати. Темно. На моей груди Алинина голова. Я вижу лишь ее волосы в свете экрана своего телефона.

      Я листаю в ВК страничку Кирилла Александровича. Одна сплошная расчлененка: трупаки, кровища, части тел, внутренности. Фотки делались в одном и том же месте – подвале. Большое помещение. Подвешенные к потолку цепи, кресло с наручниками. Из стен торчат крюки. На двух из них, друг напротив друга, висят керосиновые лампы. В дальнем углу – деревянный стол. На нем – кусок хлеба, две сморщенные сосиски на тарелке, початая бутылка водки, банка с корнишонами. Маленькие огурцы похожи на отрубленные детские пальцы. В другом углу – продранный облезлый диван. Тоже забрызган кровью, но несильно.

      Зачем Кирилл Александрович все это выкладывает? Он ведь казался нормальным мужиком…

      А, точняк, это ведь не он…

      Листаю вниз.

      Обнаженная девушка в пыточном кресле. Вся в синяках и кровоточащих ссадинах. Позади, у стола, спиной к фотоаппарату кто-то стоит, склонившись. В слабом свете ламп можно разглядеть лишь очертания.

      Я снова смотрю на девушку. Ее глаза вылезли из орбит. Кляп закреплен куском веревки – как будто длинный-длинный жуткий рот. Лицо изрезано ножом. Надрезы – не то буквы, не то символы. Лоб, скулы, щеки, подбородок, шея – знаки доходят до груди.

      Эти прямые волосы. Растрепавшиеся и грязные, но все равно узнаваемые.

      Соня! Что же он с тобой сотворил…

      По моим щекам катятся слезы. Чувствую свое бессилие. Я никак не могу ей помочь.

      Переключаюсь на самый верх страницы. Рассматриваю заглавную фотку Кирилла Александровича. Ехидная, злая, нездоровая улыбочка.

      Я глажу Алину по волосам. Ощущаю влажное и липкое на своих пальцах.

      Откуда этот противный запах? Мертвечиной, что ли, пахнет? Никогда не нюхал разложившиеся трупаки, но откуда-то знаю: это тот самый запах.

      Может, это фотки с вэкашной стены учителя так пахнут?..

      Зову Алину. Она не отзывается. Поворачиваю ее голову и понимаю, что… ничего, кроме головы, тут и нет.

      Беру ее за волосы, смотрю в лицо. В то, что от него осталось. Сплошное истерзанное месиво. Вместо глаз две пустые ямы. Щеки