Второй после Солнца. Часть первая. Игорь Белладоннин

что как-то некий заяц, желая попасть Аркаше на глаза, осмелился перебежать ему дорогу. Всегда памятуя о том, что нужен человечеству живым, Аркаша немедля остановил свой паланкин.

      – Догоните зайца и приведите ко мне, – велел Аркаша зевакам, обычно сопровождавшим его в променадах.

      Заяц был изловлен и доставлен к Аркаше.

      – Вы уверены, что это – тот самый заяц? – спросил Аркаша.

      – Нет никакого сомнения, – заверили Аркашу, – видите опалённый мех на том боку, на который упал первый взгляд ваш?

      – Здравствуйте, заяц, – приветствовал тогда зайца Аркаша. – Далеко бежим?

      Заяц словно онемел, лишь всем своим видом выражая один несусветный восторг.

      – Как он бежал ко мне: слева направо? – осведомился тогда Аркаша. – Ну что ж, это естественно для зайца. Тогда пустите его справа налево, и будем считать, что заяц не пробегал.

      Зайца запустили справа налево, после чего, подпалив ему и второй бок, Аркаша благополучно миновал роковое место.

      По раздолбанной лестнице мы поднялись на последний хрущобный этаж, а оттуда по витой металлической лесенке – на хрущобную крышу. Пока мы поднимались, спотыкаясь и чертыхаясь, неопределённого пола физиономии высовывались из-за обшарпанных квартирных дверей и провожали нас равнодушными взглядами. Мне было обидно за это их равнодушие: я полагал, что спутница моя не могла не вызывать восхищения – да хотя бы своим интеллектом.

      На крыше находился ресторан под открытым небом «Съешь себя сам». В нём по традиции собирались поклонники Самогрызбаши, а интерьер ресторана ежеутренне проходил процедуру освящения – дабы сверить часы с выдающимся руководителем современности, как говаривали освящающие. Покатость крыши символизировала покатый лоб Самогрызбаши, бездна, в которую она обрывалась – бездну мудрости величайшего из вождей, а столы со стульями – бородавки и родинки на лице Его и Его же теле. Вытяжная труба, культовый объект поклонения, была загримирована под Его фаллос. Посетители, составлявшие неотъемлемую часть интерьера, символизировали насекомых – кровососущих, соковыдавливающих, силовысасывающих, – одним словом, гнус. К ним и относились как к гнусу.

      – Вы предпочитаете сидеть лицом или спиной к бездне? – сделав значительное лицо, спросила меня Пристипома.

      – Предпочитаю сидеть подальше от неё, – отвечал я, нисколько не покривив душой. – А вас бы я, наоборот, посадил поближе.

      Квадратная тётка в просторном балахоне, украшенном Его изречениями, чуть ли не пинками проводила нас к компактному двухместному столу-бородавке.

      – Вы раньше бывали здесь? – спросила Пристипома, испытующе буравя меня маленькими бесцветными глазками.

      – А вот не скажу! – игриво отвечал я, ёрзая на неудобном стуле-родинке.

      Пристипому здесь узнавали, её приветствовали поднятыми бокалами.

      – Если вы бывали здесь раньше, то знаете, что они пьют, – продолжила свой допрос Пристипома, но уже иным, более изощрённым способом, словно это и не