Летний детектив для отличного отдыха. Татьяна Полякова

ты думаешь…

      – Я думаю, что это все одно к одному. Главное – зачем? Зачем застрелили собаку? Зачем убили Николая Степановича? Чего ради? Вот этого я никак не могу понять. – Плетнев попытался вспомнить слово и вспоминал довольно долго. – Мотива нет, вот чего!..

      – Только Люба ничего ни у кого не крала, – вдруг воинственно заявил Федор, – и этой старой кочерге, которая на нее бочки катит, надо мозги прочистить!

      – Вот и прочисть, – зевая, сказал Плетнев.

      – И прочищу!

      – А зачем Люба деньги обещала выплатить?

      – Какие деньги?

      – Да ну тебя, – пробормотал Алексей Александрович.

      Камин горел, дождь шумел, шкура грела босые ноги, и все это было так хорошо и прекрасно, и так радостно, что он напился, и понимал, что напился, и еще отчего-то радовало, что Федор Еременко знаменитый гонщик, а не прохиндей, а завтра он пойдет с Элли к глупой Любе, которую все время пытается защитить Федор и делает это очень неловко, и от всех этих теплых чувств они еще выпили, а потом еще немножко, разговаривая об Америке, ее странностях и красотах, и, кажется, Федор велел Плетневу купить байк, и тогда на следующий год они смогут «прокатиться» и посмотреть любимые Федоровы места в Колорадо или в Вайоминге, и Алексей Александрович с удовольствием согласился.

      Среди ночи вдруг погас свет, и Федор сказал, что это, должно быть, от того, что молния попала в трансформатор или дерево повалилось на провода. Без света стало еще уютней, и они немного выпили, сидя на коврике перед камином.

      А потом Плетнев устроился спать на полу, потянув на себя шкуру, и ему было так удобно, что он улыбался, засыпая, а Федор еще что-то бормотал про то, что мотоцикл у него заклинило первый раз в жизни.

      Утром Алексей Александрович был бодр и свеж как ни в чем не бывало, а Федор маялся головой и повторял то и дело:

      – Я больше никогда, никогда!..

      – Я в твоих штанах пойду, а? Мое все мокрое! И кроссовки насквозь! Я твои надену, ладно?..

      – Что ты орешь!..

      – Выпусти меня, а то собаки сожрут.

      Следом за Плетневым Федор выбрался на крыльцо, охнул и зажмурился от солнца.

      – Я больше никогда!.. Мик, нельзя, свои.

      Косясь на собаку, которая взбежала на крыльцо и привалилась к хозяйскому колену, Плетнев сделал несколько шагов, стараясь не показывать виду, что боится страшного зверя, и обернулся:

      – Ты Любе своей скажи, чтобы она идиотских бумажек больше не подписывала!

      – Чего сказать?!

      – Что слышал. Одну я изъял, а больше пусть не усердствует.

      – Я не понял ничего, – пожаловался Федор.

      – Вот и хорошо, – неожиданно ответил Алексей Александрович. – Байк дашь покататься?

      – Не дам!..

      В прекрасном настроении Плетнев пошел по еще не просохшей дороге в сторону своего дома. Улица была чистой, умытой, солнце особенно золотым, а зелень особенно изумрудной, и за поворотом дороги с левой стороны он увидел небольшую толпу возле железного трансформаторного ящика. Там что-то громко