Автопортрет. Стихотворения. 1958–2011. Владимир Бойков

как будто по луне,

      навстречу кустики встают,

      и ни словца —

      не узнают,

      идем вдвоем по тишине,

           Над степью серебристый флер,

      распространяемый луной,

      но мы идем ко тьме сплошной

      под горизонтом черных гор.

           Мир обновим там из костра,

      багрово-желтые мазки

      на живописные куски

      заменят скупость серебра,

      жесть алюминиевых лиц

      набрякнет кровью черепиц,

      свод неба рваные дымы

      начнут качать…

           Шагаем мы

      в ладу с безмолвием степи,

      вдруг приостановясь, поймем

      свое молчание вдвоем

      как недоступные стихи.

           Степь…

      «В гостях у линий и у чисел…»

           В гостях у линий и у чисел

      я почитаем здесь – учитель! —

      и за спиной сопенье глаз:

      восьмой мой класс.

           Исчерпав дело

      и суть вопроса,

      девчонка села.

           Все это просто,

      да разве ж серо!

           Мой класс – мирок,

      доска, мелок:

      – Стучи, милок!

      (чему подобно

      на стыках дробны

      и поезда,

      но косны, косны).

           Доска – нам космос,

      мел – звезда!

      Что делается

           Цветы на газонах шутами

      танцуют, и сердится шмель.

           Шатает дома и шатает

      деревья неведомый хмель.

           От ветра – ответ вероятный —

      в аллеях отсутствует сор,

      от ветра и грозные пятна

      уходят с небесных озер,

      от ветра и солнечный обруч

      под моточиханье и треск,

      пылая над крышами обочь,

      на свой возвращается трек.

           Откуда он, резв и приветлив,

      тот ветер? Да что за вопрос!

           Конечно же город проветрил

      качелей воздушный насос,

      где платья скрипучим маршрутом

      то лепят фигур горельеф,

      то вспучиваются парашютом,

      упружьями ног засмуглев.

           Не лужа, а сброшенный вымпел

      с высот – синева разлеглась,

      и жук, любопытствуя, выполз,

      выпуклый словно глаз.

      «Он жить любил грешно и жадно…»

      Порваны струны гитарные, порваны,

      Песни неспетые плавятся в памяти:

      – Вороны черные! Старые вороны!

      Что продаете вы, что покупаете?

(Ю. Шпильберг)

           Он жить любил грешно и жадно,

      но все кончается однажды,

      и мир, который нажит,

      бунтует беспощадно.

           Вот щупальца пружинят под обивкой,

      стол виден плахой, плащ висит наживкой.

           Страх побежденный надвое расколот:

      предощущаем бритвы острый холод,

      и жарко сердце хочет биться.

           Все решено самоубийцей.

           Хотел он боль души избыть

      и боль и прошлое забыть,

      и бритва, что притягивала взгляд,

      вдруг