Автопортрет. Стихотворения. 1958–2011. Владимир Бойков

несказанную таю.

      «Мне вчера рассказывала Танька…»

           Мне вчера рассказывала Танька,

      после рыбной ловли возратясь:

      – Выложу тебе я без утайки —

      вот такущий мне попался язь!

           Знаешь, дождь был с вечера страшенный,

      в телогрейки вырядились мы,

      добрались до места, совершенно

      ливень наши косточки промыл.

           Я с улыбкой байки эти слушал,

      эти мне не позабыть глаза,

      и хотя ухи я той не кушал,

      и не видел, как рассвет слизал

      сажу с неба языком шершавым,

      оставляя лишь потеки туч,

      и не слышал как листва шуршала

      под дождем, реки не видел тушь,

      у костра ночного не сушился,

      хворост не пододвигал ногой,

                 но с рассказом Танькиным я сжился —

      любо мне, когда большой огонь!

           Под дождем, под ночью был он хворый,

      огонечек просто – не костер,

      выживал, жевал он мокрый хворост,

      выжил – а рассвет все стер.

           Описать увиденное – тыщи

      нужно слов и то б не рассказал,

      а она одно мне:

      – Красотища!!!

           Да еще горячие глаза.

Новосибирск. 1961–1962

      К западу от востока

      «Удеру я к чертовой матери…»

           Удеру я к чертовой матери,

      чтоб дороги меня излохматили,

      удеру я к чертовой матери

      от тебя – на вагоне, на катере…

           Мне удрать бы в далекую Индию —

      за индуса, глядишь, сойду, —

      лишь бы только глаза не видели

      этих бешеных весен беду,

           Но куда от себя мне деться,

      от моих на тебя молений?

           Мне одно лишь целебно средство —

      взять уткнуться тебе в колени.

      Охота

           Закат жар-птицей по волнам

      рассыпал перья пламени,

      но постепенно полинял,

      и небосвод стал правильней.

           Я жадно ждал: взметнется дичь —

      по небу точек россыпь,

      хотел я дробью дичь настичь,

      схватить и в лодку бросить.

           И ствол меж черных камышей

      косился черным козырем,

      и вот отчетливой мишень

      над темным стала озером.

           Я не сорвал, нажав курок,

      урок естествознания,

      и шлепал борт, и был гребок

      куда весомей знамени.

           Валялось на корме ружье

      без улетевшей дичи,

      азарт лишь, схваченный живьем,

      был подлинной добычей.

      Гробница

           Громады Тянь-Шаня – немые симфонии,

      замерли скалы – застигнуты в пляске,

      реку дробят водопадов сифоны,

      осипший Талас рвется в поисках ласки

      на север,

      на степи.

           Там воздух из видимых запахов соткан —

      полынью и дымом аулов прогорк,

      там тянется к солнцу слепая высотка —

      последний аккорд замирающих гор.

           Давно-предавно