Пасквиль для Пушкина А. С.. Валерий Иванов

Крылов к девке, – будь добра, принеси нам можжевеловой по наборчику.

      – Хорошо, – ответила девушка.

      Она была ласкова и услужлива. На ней не было рабочего платья горничной, на удивление Жуковскому, но обычное холопское одеяние. Пушкин находился в своих раздумьях.

      Налили, распили, пообщались о поэтических взглядах, затронув произведения новых публицистов в «Современнике». Александр Сергеевич, как всегда, был на редкость склонен к употреблению, и все же затронутая Жуковским тема о письме, направленном неким французским корнетом кавалергардского полка жене Пушкина об их тайных встречах, раздулась в свете как о рогоносце Александре Сергеевиче.

      – Этот поручик – просто подонок, – проговорил вслух Иван Крылов.

      В его руке был приготовлен небольшой фужер, наполненный наполовину полугаром3. Тут же между креслами у камина стоял столик, на нем закусочные яства, принесенные Сашей.

      – А что это ты так, Иван Андреич, со служанкой ласков? – спросил его Жуковский, когда девушка скрылась из комнаты.

      – Уж не роман ли у тебя с девицей? А? Иван Андреич? – шутил Жуковский.

      Крылов молчал, он, не сдерживаясь, наполнил из баронина свой бокал, не дожидаясь других, и выслушал друга.

      – Нынче с холопками хлопот наберешься, чуть что – сразу к царю! Вспомним декабристские волнения в 25-м: у одного купца три или пять девок попортили фамилию, не помню, за что, собственно, и увезли по смягченью, так сказать. Попал просто… под одну гребенку. Да ладно! Бог с ними, ты вот, Александр… – Жуковский обратился к Пушкину.

      Крылов залпом осушил фужер.

      – Зря треплешь себя, шут с ним, с этим кавалергардом-выскочкой, – Жуковский не обратил внимания на Крылова, – кто теперь разберет, кто из нас рогоносец?!

      Жуковский имел в виду всем известную историю обер-егермейстера Д. Л. Нарышкина. Его жена была, по слухам света, любовницей Александра I, потому что точно не доказано. Жуковский всегда опирался на слухи, что касались царского тайного переплетения неимоверностью домыслов от забав до сплетен. Однако он старался с осторожностью поднимать этот вопрос при гении, дабы не усилить его скорбь, ему не хотелось удручать негодование поэта. Ему казалась неприятной эта тема, что было уже каким-то эквивалентом нормы и действительной несправедливости и началом всего последнего отождествления. Пушкин после его слов, казалось, рассвирепел. Василий Андреевич тут же предпринял попытку его успокоить.

      – К черту эту публицистику! – сказал литературный критик, имея в виду патент на звание рогоносца, полученный по почте Пушкиным в ноябре прошлого года.

      Заметив, что Пушкин успокоился. Он был в своем повседневном фраке. В состоянии раздумья Александр Сергеевич перед принятием своих решений складывал руки на груди, но сейчас он потирал большим и указательным пальцами. Жуковский, зная друга, понял, что Пушкин что-то решает предпринять и очень замысловатое.

      – Нет, – произнес Пушкин.

      Василий

3

Водка 38º.