Летним вечером в подворотне. Евгений Лукин

выкатились и остекленели. – Царапин, что они с ним сделали?..

      – Жоголева предупредить надо, – хрипло сказал Царапин. – И «Управление» тоже…

      Вместо ответа лейтенант, скрипнув зубами, вскинул пистолет. Третья «фаланга», подброшенная пулей, в туче песка метнулась в заросли. И сейчас же в отдалении послышался ещё один выстрел, затем второй, третий. Это вступила в бой шестая пусковая установка, расчёт лейтенанта Жоголева.

      – Предупредили!.. – Акимушкин злобно выругался и тут только заметил лежащего. – Он что, сюда шёл?.. В капонир?

      Царапин молча кивнул. «Сейчас я подойду к нему, – угрюмо думал он. – Подойду и сорву с него эту идиотскую маску. Просто посмотреть, какое лицо должно быть у сволочи, которая могла убить Левшу…»

      Лейтенант опередил его.

      – Кто они хоть такие? – И, не дожидаясь ответа, шагнул к тёмному распростёртому навзничь телу.

      Царапин видел, как Акимушкин наклонился, всмотрелся и вдруг, издав нечленораздельный вскрик, отпрянул.

      «Здорово же я его изуродовал, – мелькнуло у Царапина. – Полчерепа точно снёс…»

      Он подошёл к лежащему, присел на корточки, положив карабин на колени, взялся за респиратор – и тут же отдёрнул руку. За какие-нибудь доли секунды он понял всё.

      Он ошибся дважды. Это была не маска. Это было лицо. Страшное. Нечеловеческое.

      На Царапина смотрели мёртвые линзообразные глаза с вертикальными кошачьими зрачками, а то, что он принимал за причудливый респиратор, оказалось уродливыми челюстями, вернее – жвалами, потому что они, судя по всему, двигались не в вертикальной плоскости, а как у насекомых – в горизонтальной.

      – Ты видишь?.. Ты видишь?.. – захлёбывался Акимушкин, тыча стволом пистолета в лежащего. – Царапин, ты видишь?..

      Они чуть было не прозевали незаметно подкравшуюся «фалангу» – скорее всего ту самую, третью, потому что у неё недоставало двух лап, видимо, отхваченных пулей из лейтенантского «макарова». Они расстреляли её в клочья, потратив в два раза больше патронов, чем требовалось.

      На шестой пусковой прозвучали два выстрела подряд.

      – До-ло-жить!.. – низким чужим голосом выговорил Акимушкин. – Немедленно обо всём до-ло-жить!..

      Его сотрясала дрожь. Он боком пошёл к воротам, словно опасаясь повернуться к лежащему спиной.

      – До-ло-жить… – лихорадочно повторял и повторял он. – Доложить немедленно…

      В проёме белело искажённое лицо Петрова. Ефрейтор смотрел на растерзанную выстрелами «фалангу», и карабин в руках у него прыгал. Встретясь с Петровым взглядом, лейтенант немного опомнился.

      – Петров! – бросил он. – Всё отставить… Будем считать, что ты действовал по обстановке. Иди поохраняй. Только затвор сразу передёрни и… ради бога, осторожнее! Царапин, ты – со мной, в кабину!

      В фургончике давно уже гремел и бушевал голос Жоголева. Акимушкин схватил микрофон.

      – Слушает «Кабина»!

      – Ты!.. – Жоголев задохнулся. – Ты где ходишь? Что у вас там