Летним вечером в подворотне. Евгений Лукин

Пиньков предложил было нагрянуть с проверкой в какую-нибудь нору, нагнать на пупырчатых страху и остаться там на ночь. Но, во-первых, чем страх нагонять-то? Время позднее, пуговицы с бляхой отсияли и не впечатляют в сумерках. А во-вторых, Голиаф, пока ему Пиньков эту свою мысль излагал, три раза в обморок падал…

      Хочешь не хочешь, а приходится продолжать движение. Чернота кругом, ногу ставишь – и не видишь куда. Ну и поставили в конце концов. Хорошо хоть высота была небольшая – без травм обошлось.

      Вроде бы яма. Довольно просторная и, похоже, пустая. Фанеркой почему-то перегорожена. А пощупали в углу – гномик. Скорчился, трясётся… Почувствовал, что щупают, и – в крик:

      – Я – селекционер! Я – селекционер!..

      – Обязательно вопить надо, раз селекционер? – сердито спрашивает Пиньков.

      Удивился гномик, замолчал, но дрожать – всё ещё дрожит.

      – Ну и что ты тут, селекционер, селекционируешь?

      Оказалось, деревья. Вот так, товарищ старший лейтенант! Оказывается, и тушёночные, и сгущёночные, и разные прочие – всё это на поверку выращено гномиками. Народец-то, оказывается, талантливый, хоть и забитый. Угнетаемое национальное меньшинство. А может, и большинство – кто их там когда считал!.. И им же, главное, вредительство шьют: нарочно, дескать, такие деревья вывели, что, стоит под ним нору вырыть, как оно тут же сохнуть начинает.

      Чистая дискриминация, товарищ старший лейтенант!

      А этот, которого в углу нащупали, он, значит, как раз и занимается селекцией: ну там прививает одно к другому, опыляет по-всякому… За это ему банку в неделю выдают аккуратно, и яма у него попросторнее.

      Ну, слово за слово, осмелел селекционер, разговорился, даже, кажется, расхаживать стал по яме – голос в темноте туда-сюда мотается. Пощупал в углу Пиньков – точно, нет гномика, одна только вмятина от него.

      – Главная наша беда, – излагает из темноты селекционер, – что мало банок. Банок должно быть много. И тогда всем будет хорошо. Пупырчатые полюбят гномиков. Гномики полюбят пупырчатых…

      – Это когда ж такое будет? – раздаётся тут развязный голос из-за фанерной перегородки.

      – Скоро! Очень скоро! – запальчиво восклицает селекционер. – Вот только новое дерево выведу! Банок на нём будет видимо-невидимо!..

      – Нор под ним будет видимо-невидимо, – ещё развязнее отвечает голос из-за перегородки.

      Очень странный голос, товарищ старший лейтенант. Гномики обычно разговаривают тихо, почти шепчут… А пупырчатые человеческой речью, как я уже докладывал, не владеют. Тот случай в строю – редчайшее исключение, чудо, можно сказать…

      – Кто это у тебя там? – спрашивает Пиньков.

      – Да помощник… – смущённо говорит селекционер. – Талантливый мальчуган, только испорченный сильно…

      – Понятно, – говорит Пиньков. – Вы мне вот что, ребята, скажите: до колдуна далеко отсюда?

      – А колдуну всё до фени, – тут же встревает голос из-за перегородки. – Он проверяющему взятку сунул.

      Рядом в темноте – бум! Глухо и мягко, словно тючок с метровой высоты упал. Голиаф, конечно.

      – Молчи! – вне себя кричит селекционер. –