Мурашки для Флейты. Лада Миллер

третья

      Мы выходим. Эскалатор уносится наверх, туда, где осень.

      На улице ветер и дождь, сговорившись, хватают нас и начинают трепать, будто тряпичных кукол.

      Я снова беру свою Агатку на руки, заворачиваю в широкое пальто, несколько коротких перебежек, и вот мы уже у подъезда. Третий этаж, ключ в замке, прихожая, в которой с утра свет – не могу возвращаться домой, когда совсем темно.

      Я спускаю девочку с рук, мы проходим по комнатам, зажигаем все лампы подряд, включаем тихую музыку. На комоде стоят фотографии детей, дети уже большие, а на этих фотографиях все они удивительно похожи на Агатку.

      Она удовлетворённо их рассматривает, что-то бормочет.

      – Давай-ка, я тебя переодену, хорошо?

      Она кивает, я снимаю с неё абсолютно мокрое платье, башмачки отправляются на батарею, Агатка отправляется под горячий душ.

      Уже после, завёрнутая в мохнатое оранжевое полотенце, с подогретым бутербродом в руке, она восседает на расстеленной кровати, удивительно домашняя и родная, и снова пытается мне рассказать про запас добра. Я пою её какао, слушаю вполуха, улыбаюсь, киваю.

      Мне хорошо, что она рядом, мне хорошо, что она – это немножечко я.

      – И всё-таки, – перебиваю я её, – объясни мне, отчего ты не приходила ко мне раньше? Как ты жила без меня?

      Она дожёвывает бутерброд, вытирает руки об одеяло, сдувает кудряшку со лба.

      – Что значит – без тебя? Я всегда с тобой. Только внутри. А сейчас я появилась и снаружи, потому что тебе нужна моя помощь.

      Потолок наклоняется, это снова начинает кружиться моя бедная голова.

      – Слушай, – неясное беспокойство сначала колет, а потом сжимает левую грудь, – А почему именно сейчас мне нужна твоя помощь?

      – Ну, ты же умерла, – отвечает позёвывая Агата и тянется к чашке с какао. – Я тебе твержу об этом с самого начала.

      Я леденею кончиками пальцев и проглатываю снежный ком.

      – С чего ты взяла? – спрашиваю осторожно.

      – Всё очень просто, – рассудительно объясняет моя девочка. – Рак четвёртой стадии с метастазами. Последние две недели в хосписе. Умерла, не приходя в сознание в окружении свой семьи – четверых детей и безутешного мужа. Похоронена…

      – Подожди! – вскакиваю и начинаю бегать по комнате, махать руками:

      – Подожди! Ты ошибаешься! Я…

      – Агатки не ошибаются, – бормочет она. – Ну, разве что, очень редко. И то – самые рассеянные.

      – Ты ошибаешься, – подхожу к кровати, заглядываю в её серые глаза, трясу за плечи. – Слышишь? Ты самая рассеянная в мире Агатка! Чучело ты моё, – и я обнимаю её и прижимаю к своей груди, где бьётся моя испуганная жизнь, бьётся и прячется за выдумки, неотложные дела, неотложки, как мы называли их раньше с мужем. Раньше, пока не разошлись и не разделили наши неотложки поровну.

      – Чем докажешь? – зевает маленькая девочка с добрыми глазами цвета стали.

      – Чем? Ну, как чем? Неужели ты не видишь, что я живая?

      Она усмехается и глядит на меня строго.

      – Все мы живые, пока