Снежная Королева живёт под Питером. Елена Трещинская

Ваня помнил темный закопчённый сарай, который был его родным домом, а из живых существ – какую-то смердящую массу, из которой иногда появлялись кулаки и били его. Мальчик даже не смог бы сказать, что это было – мать или отец.

      Однажды эта масса застыла на полу и больше не двигалась. Через пару дней она стала так смердеть, что Ваня изо всех сил пополз на воздух. Когда мальчика нашли, у него была дистрофия, и он был очень маленьким для своих пяти лет.

      Учуявшие вонь соседи зашли к ним во двор и заявили куда следует. С того момента Ваня совершенно не чувствовал себя несчастным. Его накормили нежной, тёплой, белой, сладковатой кашей, которая стала самым драгоценным яством на всю ванину жизнь. Кожа на руках, ногах, животе, спине и попе перестала чесаться и жечься, – её мыли и смазывали чем-то мягким и приятно пахнущим.

      – Это что, в Кукишах обслуга по первому классу? – спросил Прошка.

      – Мазали детским кремом, а кормили манкой. Всё познаётся в сравнении, – двинула в его сторону бровями Жигонь.

      – Простите, мадам, за что же бывшему поэту такое детство? – вставил еврейский Портной.

      – Вийоном он сам пил-гулял будь здоров, – хрипло залаяла Жигонь. – Наверное, у него и брошенных деток было… А наживал он их часто с последними девками, которые за детьми не собирались ухаживать (тут она, между прочим, протянула ручищу и вытерла нос какому-то наполеоновскому солдатику). Вот и сам он узнал теперь долю такого младенца. Да детство ему не всё плохое досталось – только четыре года, а на пятый – манка с небес.

      – Знаете что, – ехидно подметила куколка женского рода в компании жигониных сынков-художников, – вот всегда так на творческих людей наговаривают: пьяница и бродяга!

      Пьяница, бродяга, вор и хулиган. Хотя, я не сомневаюсь, что это он тоже делал творчески, талантливо; страдал, много осмысливал, – включился в разговор гундосый Старичок с книгой. – Вот пожалуйста – стихи Вийона:

      "На днях, незадолго до Рождества,

      К Сигошке-медвежатнику в кабак,

      Гляжу, уфиздипупила братва.

      Народу – как невешанных собак!

      А уж сама орава какова!

      Марухи, фифы-рюши-кружева,

      Шакалы, шкоды, щипачи-роднули,

      Барыги и отребье-цыганва

      Питушницу вдругорядь траханули!"

      В наступившей тишине со стуком упала на пол шкафа деревянная балеринка.

      – Ты, если умный, другой раз предупреждай приличную публику, – махнул цветным рукавом Ерошка.

      – Здесь же дамы, – добавил Портной.

      – Погодите, старикашка зачитал вам стихи, записанные на тогдашнем, пятнадцатого века, воровском жаргоне, но кроме них, у поэта есть очень даже великие стихи, не сомневайтесь! Их он читал на поэтических состязаниях при герцогских дворах, – пояснила Жигонь, махая страшным кулаком. Это был аргумент, и все успокоились. Только Палач с головой из клееной ваты тихо буркнул в пустой чехол из-под топора:

      – Знаем мы этих герцогов, рубили. Из такого же добра сделаны, как и все остальные…

      Детдом в Кукишах был очень маленьким: всего пара десятков ребятишек