Белый, красный, черный, серый. Ирина Батакова

звук! Сколько же лет с тех пор прошло…

      – Пятнадцать.

      – Пятнадцать! Вот ведь… А как вчера! И все еще помнят люди! Помнят… – с умилением загрустил Верховцев. – Ручка у вас есть?

      – Ручка? Какая ручка?

      – Вы не приготовили ручку? А как я тогда вам автограф дам?

      – Ах, это. У меня вот… Инк-стилос. Завалялся.

      – Это же американская модель?!

      – Китайская.

      – Но содрали-то у пиндосов? А? Вот китаезы, да?.. Тоже мне братки-союзнички, одно название, да? Сколько волка ни корми…

      – Завалялся, – повторил Леднев раскаянно.

      – Так это… На чем расписаться?

      Леднев снял медицинский колпак с головы:

      – Здесь, пожалуйста. Напишите: Глебу. Это мой правнук… Когда-то баскетболил, хотел стать такой же звездой, как вы.

      – О, правда? В вас, небось, ростом пошел?

      Леднев засмеялся:

      – Верите ли, в детстве я ненавидел свой рост. Мне кто-то сказал, что таких длинных не берут в космонавты. А я, представьте себе, мечтал полететь на Луну.

      – На Луну? – удивился Верховцев. – Зачем?

      – Это была общая мечта всех мальчишек моего времени. Знаете, Лунная программа и все такое. После полета Гагарина о чем еще можно было мечтать? Только о полете на Луну.

      – Гагарин, – озадаченно произнес Верховцев. – Гагарин. Знакомая фамилия. Был у нас в команде один Гагарин. Маленький такой клоп, а прыгучий, и так с мячом слипался, что поди отними. Неплохой был игрок, да… Значит, кому?.. Как, вы сказали, зовут вашего парня?

      – Глеб. Он ваш преданный фанат. Был легким форвардом в школьной команде… Потом в универе… Рост два метра пять, очень был хорош в передней линии атаки. Сейчас-то, конечно, не играет, не до того – работа, дела…

      Верховцев, одобрительно кивая, расписывал колпак старательными каракулями, но вдруг, на последних словах Леднева, бросил ручку, уронил голову в ладони и беззвучно зарыдал.

      – Что с вами? – всполошился Дмитрий Антонович. – Дорогой мой! Что такое?

      От его сочувственного голоса Верховцев не успокоился, а наоборот, впал в совершенное отчаяние. Не справляясь со слезами, он схватил колпак с автографом и прижал к лицу.

      – Мой сын… Мой сын… – всхлипывал он. – Помогите мне… Я не могу… Я этого не выдержу…

      Леднев поднес ему стакан воды и деликатно похлопал по плечу:

      – Ну-ну… Не надо, не надо. Я помогу вам, помогу, обещаю. Что случилось? Расскажите.

      – Он погиб. Наш единственный мальчик. Три дня назад. Я не знаю, как дальше жить. Моя жена третьи сутки ничего не ест, не спит и молчит. Он был такой… такой… Таких не бывает… Прошу вас, клонируйте его! Верните мне его! Вы ведь можете, правда?

      Леднев с тяжелым вздохом потер переносицу:

      – Нет. Тут я помочь не могу. Репродуктивное клонирование человека запрещено Духовным Комитетом.

      Он почти не врал. Клонирование человека действительно было запрещено. Всякого человека, любого. Кроме одного единственного – Государя-Помазанника.