Последние капли радуги. Алек Янц

будет хорошо, слышишь? Я позвоню папе, он заберет нас отсюда, ты только держись, хорошо? Что мне делать, чтобы тебе помочь? Полина? Скажи, что делать, я все сделаю, сестричка!

      – Она без сознания, – тихо заметила Маша, когда парень вцепился в плечи безвольно обмякшей сестры, – Ей нужно к врачу.

      – Думаешь, сам не понимаю?! – огрызнулся Поль, – Что ты с ней сделала?!

      – Я…я ничего…

      – Выходите по одному и держите руки так, чтобы мы их видели, – толпа отпрянула к стенам, пропуская в центр сурового мужчину в форме, – Не пытайтесь сбежать, все ходы перекрыты. Если вы ничего не сделали, вам тоже ничего не сделают.

      А потом был настоящий ад. Их толкали, заставляли сжимать строй так, чтобы все стояли по одному, но многие не хотели разлучаться с друзьями – из-за этого завязалось несколько драк. Женщине-бармену заломили руки и вывели через черный ход. У всех на глазах полицейские распахивали чужие сумки, обшаривали чужие карманы у стоящих в толпе, задавали вопросы вроде: «Как часто вы здесь бываете?», «Видели ли что-нибудь подозрительное», «Вы в курсе, что этот бар – главный районный поставщик наркотиков?» «Как это, нет?»

      Маша помогала Полю держать сестру, которая пришла в себя, но едва стояла на ногах, и тихо плакала от страха.

      «Это наказание, – распевала мать в её голове, – Наказание за непослушание, за неуважение к старшим. Ты будешь гнить в тюрьме за это, Мария, будешь гнить в тюрьме!»

      – Господь милосердный, защити наши души, смилуйся над нами грешными… – шептала какая-то девочка за ними. Многие в очереди делали так же, молились по одному, по двое, делились своими молитвами, будто групповое воззывание к Богу усилит их просьбу. Некоторые щелкали по экрану, фотографируя происходящее, толпу, зал, отправляли молитвы прямо в личку знакомому священнику и в сообщество районной церкви. Маша же молилась мысленно, в одиночестве, и просила не о помощи – о том, чтобы Всевышний дал ей сил пережить этот ужас.

      Сил не было. И поэтому девушка не могла остановить слез, а руки, держащие Полину за плечи, дрожали, как ветви на ветру.

      – Мне страшно, – шептались кругом.

      – Они всех нас упекут, – рыдала какая-то девочка, – А мне еще нет восемнадцати!

      – Мне кажется, это все ФГК виноваты! Они что угодно могут!

      – Не говори глупостей! Здесь нет тех, кого ищет Контроль!

      – МОЛЧАТЬ! – рявкнул главный полицейский, заставив вздрогнуть всю очередь. Стало чуть-чуть тише, но от того гораздо страшнее. Верхний желтоватый свет превращал всех людей в болезненно-бледных опустошенных существ, совсем как те несчастные, на которых Маша однажды со школьной экскурсией ездила смотреть в «Государственный Антиатеистический Центр». Она не хотела стать такой же. Она была готова при всех упасть на колени и начать молиться, лишь бы её выпустили уже на улицу, лишь бы перестали пытать очередью, лишь бы сказали уже, в чем она и все остальные виноваты. Почему их держат взаперти, как животных? Что они сделали?!

      Полина снова захныкала, Поль зашипел на того, кто посмел её толкнуть, и едва ли обратил внимания на Машу,