Последние капли радуги. Алек Янц

Василий раскрыл свои объятья для новоприбывших. Мария выдержала колючий поцелуй, шлепок пониже спины и комментарий, что она с каждым днем всё хорошеет. Отец принял этот комплимент, скривившись так, будто залпом выпил уксус.

      – Да, да, давайте начинать. Машка, не лезь к людям!

      Девушка вздрогнула и отпрянула от молодых людей, которые тоже присутствовали здесь наравне со взрослыми. Они, как и многие старшие, поглядывали на неё с уважением, превознося ту роль, которая ей досталась.

      На акции против контрацепции девушка должна была изображать непорочную Деву, дабы показать красоту и радость материнства. Двойная ирония, учитывая, какой конец нашел сын девы Марии, и то, что происходило с самой Машей. Но это никого не интересовало, ведь самое главное – образ – она могла прекрасно передать благодаря громкому голосу и чем-то схожему внешнему виду.

      – Даже не думай свалить, – прошипел отец, хватая её за плечо, притягивая к себе и впихивая в руки сверток, который должен был символизировать младенца-Иисуса. – Я тебя насквозь вижу.

      – Да, папа, – Маша и не думала «валить», но согласиться было проще, – Мы скоро начнем?

      – Заткнись и слушай. Это для тебя, между прочим. Братья и сестры! – отец («Голосом ты вся в него!» – часто восклицала мать) поднял руки, привлекая внимание людей, собравшихся вокруг. Те, кто не принимал участие в акции, но шёл мимо, останавливались, с интересом наблюдая за происходящим. Конечно. Ярко. Зрелищно. Это то, что любят люди…но они поддержат церковь в любом случае, конечно же, потому что это правильно.

      Так мама говорит.

      – Мне нужна лишь минута вашего времени. Одна минута. Просто я невероятно счастлив и хочу поделиться этим! – он с улыбкой настолько широкой, что было невозможно не поверить в её искренность, повернулся к дочери, – Моя милая Мария беременна!

      Их знали все. Отец занимал достаточно значимое место в обществе, чтобы его уважал каждый, кто хоть раз был в церкви. Достаточно значимое, чтобы все знали – у него есть три дочери, и одна из них, наперекор прогнозам знатоков, до сих пор не послужила стране как женщина.

      «Какое чудо!» – сказала бы мама, если бы знала. И если бы Маша знала тоже.

      – Зачем ты это говоришь, папа? – все восторженно смотрели на них, кто-то даже прослезился на радостях, а девушка только и смогла, что спросить, ошарашенно, неверяще, с отчаянием.

      – Я только хочу, чтобы все знали! – громогласно ответил отец.

      – Папочка, я не понимаю! Я ведь не…

      Отец встряхнул её. Очень сильно. Очень больно. Но больше всего боли ей причинил его взгляд, полный глубокого отвращения к дочери.

      – Не хотела говорить, да, да, но я не смог сдержаться! И теперь все знают, как мы счастливы! Да, народ?

      Люди отозвались, бросились поздравлять его и Марию, кто-то умудрился дотянуться до её плоского живота, сказав, что уже заметно, кто-то начал предлагать имена для ребенка, жизнь прихожан закипела, будто рожать предстояло им, а не Маше. А девушка стояла молча, во все глаза глядя на отца и ожидая,