Роман. Владимир Сорокин

свою лошадь, понеслась вперед.

      Роман с Воеводиным понеслись следом. Издали могло показаться, что они преследуют молодую беглянку. Луговина упиралась в берег речки, вдоль которой и направила свою лошадь Зоя.

      Этот берег был ровный, почти без растительности, и назывался Лысым. Зато на другом берегу росла прекрасная березовая роща – постоянное место встреч и прогулок Зои и Романа. И теперь, скача по Лысому берегу, Роман смотрел направо, туда, где мелькали высокие, пока еще голые березы. Над ними летали грачи, устраивая в черных ветвях свои гнезда.

      Зоя опережала мужчин на добрых два корпуса, ее грациозная черная фигурка, казалось, слилась с лошадью.

      Воеводин скакал все так же на жокейский манер, а Роман по своему обыкновению прямо держась в седле. Теперь он уже окончательно понял, куда вела их Зоя, и старался справиться с нервной дрожью, постепенно овладевающей им. Лысый берег тянулся недолго: промелькнули появившиеся то тут, то там кусты, молоденькие ивы, а потом влажная, дышащая паром земля вдруг вздыбилась, поднялась, заставив всадников натянуть поводья.

      Лошади покорно остановились.

      Все трое оказались на высоком обрыве. Впереди распласталось крутояровское озеро. Голубое небо отражалось в нем, солнце играло по краю воды, наползающей на белый песчаный берег. Некоторое время все молчали, лишь вздрагивали, бренча сбруей, лошади.

      – Какая красота! – покачал головой Воеводин.

      – Это и есть мое любимое место, – проговорила Зоя, глядя вниз.

      Роман молча смотрел туда же, до боли сжав рукоятку стэка.

      Зоя сказала правду. Этот обрыв действительно был ее любимым местом. Каждый раз выезжая с Романом на верховую прогулку, она не могла не оказаться у обрыва и, бросив поводья, подолгу смотрела на озеро. Обычно выражение ее красивого лица было такое, словно она готовится броситься вниз и, обернувшись диковинной птицей, лететь, лететь над водою, полем, лесом. В такие минуты она, казалось, забывала обо всем, и это тревожило Романа. В нем зрело смутное предчувствие чего-то резкого и безжалостного, что может обрушиться на него по воле этой девушки-птицы, так упоенно жаждущей свободы. Теперь же в ее лице, помимо неутомимой жажды свободы, появилось выражение абсолютной уверенности в себе. Роман искоса смотрел на Зою и чувствовал какой-то демонический холод, проистекающий от черной, влитой в седло фигуры, от прекрасного, словно выточенного из слоновой кости лица.

      – Да, лихое место, – проговорил Воеводин, поправляя свою жокейскую фуражку. – Зоя Петровна, у вас голова не кружится?

      – Кружится. От желания прыгнуть, – ответила Зоя, не отрывая взгляда от раскинувшихся за озером полей. – Были б у моей Розы крылья, сейчас бы так и полетели с нею над землей…

      – Et vоus nоus laisseriez manger par les lоups du соin, – пробормотал, усмехаясь, Воеводин.

      – Я люблю летать, – проговорила Зоя чуть слышно. – Очень люблю.

      Они постояли молча, и вдруг Роман неожиданно для себя произнес:

      – Завтра Пасха…

      Зоя повернулась и, внимательно посмотрев на