Демонстрация силы. Стас Устенко

Он начинает петь в ресторане, а потом камера разворачивается, и мы видим стадион. Целый стадион, который ждет перемен! У меня, блин, шерсть на загривке дыбом встает каждый раз, как я это вспоминаю. И ведь были перемены. Злые были девяностые годы, ох и злые, но дышать в них было можно. Полной грудью. Ветер перемен был.

      – Scorpions «Wind Of Change» играл после свержения путча тыща девятьсот девяносто первого года, кстати.

      – Да ты что? Реально? Я и забыл. Ну так вот, были перемены-то. Были. А сейчас… Снова какое-то болото. Кисель вокруг, в котором все застывает. Словно брежневская эпоха на дворе, опять все вернулось на круги своя. И кризис этот еще. Так ведь?

      Тут светофор наконец загорелся зеленым, и мы медленно поползли вперед, а через сто метров попали на свободный съезд к набережной.

      – Прекрасно! Теперь я тебя в пять минут доставлю. – Водила удовлетворенно поежился.

      И действительно, до Арбата мы доехали быстро, мой агрессивный извозчик затормозил около дома, я вышел из машины. Но одновременно с хлопком закрываемой двери раздался еще один – и слева прямо над моим плечом по крыше машины стукнул дротик. Второй угодил мне в плечо, боли не было, я с удивлением подергал его, вынул. И тут мир закружился, разъехался миллионом осколков. На мгновение я очутился в какой-то черной нефти, а потом…

      Белое. Все было белое. Залитое молочным туманом, оно поглощало меня, плескалось волнами и, кажется, было самой бесконечностью. Но постепенно через это небытие стали проступать контуры. Сначала смутные, призрачные, затем более четкие и твердые. Вот пепельно-серый угол стола. Вот – простой стул с железной спинкой; черная краска на ней местами облупилась и неприглядно обнажала ржавые пятна на металле. И вот… Я резко сел на кровати. Вокруг действительно было все белое: находился я в некоем подобии больничной палаты или комнаты для допросов. С той лишь разницей, что вряд ли кому-нибудь пришло бы на ум обклеить их плиткой сверху донизу. Здесь же кафелем было выложено все – и пол, и стены до самого верха, и даже потолок. Очень гигиенично, подумал я про себя. Кроме двери, тоже покрытой белыми квадратиками, кровати, стола и стула, в зале ничего не было.

      Тут в комнату ввалились трое субъектов в черной спецназовской одежде и в темных масках с узкими прорезями для глаз. Сопротивляться я не пытался, и очень скоро мы прибыли в еще более странное помещение. На стенах висели десятки старых телевизоров, на экранах которых показывали одно и то же – то ли войну, то ли военные учения. В центре стояло кресло. От одного взгляда на него мне стало худо. Грязно-ржавое, покрытое бурыми пятнами, резко контрастировавшими с бежевым глянцем новой кожи держателей для рук и ног. Нет, правда, они были вызывающе свежими на фоне общего запустения, со сверкающими никелированными пряжками и аккуратными овальными отверстиями.

      Спецназовцы одним махом усадили меня в кресло, застегнули ремни и вышли, аккуратно прикрыв дверь. Странно, но особого страха я не почувствовал. Может, потому что действие снотворного, заключенного в дротике, еще не прошло? Не знаю. Все, что я чувствовал, –