Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака. Адам Гидвиц

или любым другим органом, потребным для произнесения слов. Совершенно против своей воли он сказал:

      – Вы имеете в виду мусульман?

      Бартоломью усмехнулся. Он нарочно изводил Вильяма. Полагаю, он задумал это с самого начала.

      – Если тебе так больше нравится. Итак, мусульмане – боевые отряды Сатаны.

      Он не сводил с Вильяма своих поросячьих глазок.

      – Мне не нравится, – провозгласил Вильям, и его голос эхом отозвался от каменных стен капитула. – А как насчет тех мусульманских ученых, что спасли Аристотеля от забвения?

      – Чего такого они спасли? Что такое эта Аристотель? – огрызнулся Бартоломью.

      Вильям предпочел пропустить мимо ушей поразительное невежество, только что выказанное человеком, который называл себя его учителем.

      – А как насчет алгебры? – продолжал он. – Кто принес в западный мир понятие нуля?

      – Догадайся, сколько мне дела до этого? – воскликнул Бартоломью. – Нуль! Ха!

      Жар бросился Вильяму в лицо.

      – А прошлой весной, когда твоя моча стала густой и темной, как говяжий отвар, как брат Жак тебя вылечил? Обращаясь к трудам доктора Авиценны! Ты был бы уже мертв, если бы не этот воин Сатаны!

      Бартоломью смолк в один миг.

      Теперь голос Вильяма гулко разносился по всему монастырю.

      – Как простолюдин может стать папой римским, а Иисус, сын плотника, спасти всех нас, а женщины быть посланцами Иисуса, так и мусульманин смог спасти тебя! Саму жизнь твою!

      Бартоломью наконец пришел в себя. Голос его стал тихим и даже почти… любезным.

      – Ты стремишься защищать воинство Сатаны. Интересно, с чего бы это?

      Вильям затаил дыхание.

      – С чего ты вдруг стал защищать прислужников дьявола? Ты же, вроде, не имеешь к ним отношения. Ты, может, и здоровенный черный дурень, да к тому же незаконнорожденный. Но по крайней мере, ты не сарацин, и уж точно не сарацинская девка, как твоя мать.

      Вильям и сам плохо понимал, что случилось потом. Он видел белые брызги слюны на алых губах Бартоломью. Он видел, как солнце играет на инее, покрывшем траву во дворике. Он слышал дальние голоса монахов в крытой галерее… Он чуял запах собственного пота. Он ощутил, как его рука быстро и с чудовищной силой опустилась на каменную скамью.

      Раздался резкий треск.

      Скамья зашаталась.

      Она была из врезанного в стену камня. Очень прочного, очень дорогого.

      И она разрушилась, когда Вильям ударил по ней. Разлетелась на тысячу кусков.

      Послушники попадали на пол.

      Довольная улыбочка на лице брата Бартоломью превратилась в огромное удивленное О.

      Жером откидывается на спинку стула и оглаживает бороду.

      – Скамья разрушилась? – переспрашиваю я.

      – Заверяю вас, там не осталось ничего, кроме осколков и пыли. Каменщики не смогли ее восстановить. Похоже, придется перестраивать всю стену.

      Трактирщик тоже подсел к нам на время рассказа Жерома, теперь он говорит:

      – Бартоломью