Кваздапил. История одной любви. Окончание. Петр Ингвин

во мне зверя. Развитие событий им светит просто сказочное: непутевый братец распускает кулаки, его пеленуют, как младенца, и к предыдущим статьям добавляется еще одна – нападение на представителей власти при исполнении ими профессиональных обязанностей. В сумме это гарантирует возвращение из мест не столь отдаленных сразу на пенсию.

      Теперь посмотрим на ситуацию со стороны: два половозрелых молодых человека в форме имеют свойственные возрасту желания, а в закрытом помещении, где нет посторонних глаз, с ними находятся задержанный с поличным преступник и две девицы в самом соку, которые очень хотят видеть своего брата и парня на свободе. На что они пойдут, если намекнуть, что бартер возможен?

      Во мне клокотала ярость, в мозгах боролись честь и рассудок. С одной стороны – сестренка, я обязан ее защитить. Но с другой – Хадя. В любом случае кем-то надо жертвовать. Потому я сдерживался как мог и не рыпался, хотя внутри взрывался вулкан. Полицейские ждут извержения как манны небесной. Я без раздумий пожертвовал бы собой, но это ничего не даст – противник повернет дело так, что в ответ на мое самопожертвование Машка и Хадя бросятся на амбразуру, чтобы спасти меня от тюрьмы.

      Этого нельзя допустить. Но и молча присутствовать при унижении сестренки я тоже не мог.

      А приходилось. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Причем, шагать буду я, а достанется любимым людям. Безвыходная ситуация.

      Сейчас моим недеянием, Хадиным молчанием и Машкиным энтузиазмом мы спасаемся, так сказать, малой кровью – унижением моей сестры. Чисто теоретически, с Машки лишнее унижение как с гуся вода, это вариант самый выгодный (если допустить уместность этого слова), поскольку при любом другом раскладе мне и Хаде грозит тюрьма. Выбора как бы нет. Точнее, выбор у нас единственный. Не зная про аховое положение Хади, Машка спасает меня, и этим спасает нас обоих.

      А с меня «лишнее» унижение – как? И как потом смотреть в глаза Хаде?

      Хадя тоже увидела психологическую вилку, вогнавшую меня в ступор, и тоже сделала выбор. Она шагнула вперед, на свет, прямо под изумленные взгляды полицейских, и обхватила руками Машу, которая справилась, наконец, с поясом и собралась распахнуть халат.

      – Не надо. – Хадя прижала Машеньку к себе. – Они и так знают, что у тебя нет повреждений, за которые сажают в тюрьму.

      И сестренку прорвало. Истерическое рыдание сотрясло безвольно провисшее тельце и наполнило комнату.

      Полицейские остолбенели. Они хотели побыть веселыми парнями, которым сам черт не брат, и как-то раскрасить скучное дежурство, но все переменилось. Теперь – либо выполнять угрозу и всех забирать, либо как-то спустить дело на тормозах. А как?

      Я вырвал телефон из рук сержанта, а Хаде и Машке указал на спальню:

      – Закройте дверь с той стороны, дайте нам поговорить по-мужски.

      Сержант напрягся. Но не возразил. Девушки исчезли, я полез в меню телефона.

      – То, что сестренка баловалась с дружком, да еще почти