Осторожно, скользко. Светлана Хусаинова

и знала, что зонт надо прихватить.

      … Пари – э ля капиталь дё ля Франс… Се са капиталь политикь, экономикь э администратиф…

      Ай! Лужа.

      …Пари – э тюн де плю гранд виль дю монд…

      Ай! Лужииии. Черненькие, мутненькие. Было бы гораздо честнее, если бы лужи были чистые – сразу понятно, на какую глубину уйдешь, если канешь. А эти – наглые, в глубине скользкие, прячут свою гадкую сущность за мрачной внешностью.

      …Иль комт пре дё кэнз милион дабитан…

      В таких только поросятам плескаться.

      …А Пари иль я боку дё мюзе…

      Вон и поросёнок. Ну-ну. Давай, полезай. Разбегись как следует.

      – Фак! – Мишка, мой однопоросёнок, то есть одноклассник, нырнул в лужекашу, достиг её дна и поскользнулся о гадкую сущность. Вот подлость-то, да, Мишунь?

      – Хрю-хрю! – здороваюсь с поросёнком и громко ржу. Но Мишка в ответ почему-то не здоровается.

      – Эй, свинтус, тебя дома не учили что ли здороваться? – ору, давясь смехом, но в ответ только недовольная поросячья рожа с фингалом под глазом. И по лужам успевает, и драться не забывает, грубиян…

      – Привет, Сонь, – и хлоп по спине.

      Анька! Она же Пончик, она же моя лучшая подруга. Мы живем в одном доме, только подъезды разные. У неё есть совершенно дурацкая привычка хлопать по спине, вот так, с утра, по пути в школу. Как будто я без этого рукоприкладства не пойму, что это – она. Ещё как пойму: за километр разит бак-беляшом. Бак-беляш – это Анькин верный друг, товарищ и спутник по жизни.

      – Ань, не делай так. Во-первых, мне больно. Во-вторых, ты какой рукой меня стукнула, той, что бак-беляшом заканчивается?

      – Мня-га.

      – Ну привет! Значит у меня на спине жирная блямба?

      Мы останавливаемся (время уже 8.07! через 23 минуты урок французского начнётся, а до школы ещё чапать и чапать). Анька заглядывает мне за спину и изучает место удара. Затем радостно сообщает:

      – Нет, Сонь, чисто, честное-пречестное. Я ж – краешком кулака.

      – Краешком кулака, – ворчу. – Ладно, прощаю сегодня, идём быстрее, а то опоздаем.

      Анька тоже без зонта. Хотя куда ей еще зонт, обе руки заняты: одна заправляет Пончика бак-беляшом, другая – сменку тащит.

      – Ну ты обжора, может дома будешь завтракать?

      – А я и завтракаю… дома, – и краешек – остаток бак-беляша – бесследно проваливается в Аньку. Бесследно, если не считать жирных крошек в уголках рта и жирных пальцев. Фу!

      – Ну всё, можем уже идти? – спрашиваю.

      – Идем-идем, – отвечает Анька, а сама, как деловой крот, в портфеле роется. Сейчас как вытащит оттуда чебурек. Только не это, только не это. Боже мой, она и правда выуживает че-бу-рек.

      Ох, ладно, жуй свой чебурек. Только на бегу! Я хватаю Аньку под локоть, и мы торопимся, не люблю опаздывать на уроки, это совсем не про меня.

      … Ля тур Эйфель, лё сэмболь дё Пари, э констрюит пар лярщитект…

      Пока повторяла в голове топик про Париж, не заметила, что мы остановились. Наверное, из-за лужи, решаю я. Наверное, думаем, как обойти?..

      Но нет.

      Хотя лужа есть.

      Анька остановилась перед дворником:

      – Здравствуйте, дядь Петь. Как поживаете?

      Ну привет! «Здравствуйте! Как поживаете!» Алло! Мы то-ро-пим-ся, какой еще дядьпеть! – кричу я у себя в голове. В голове, потому что, если начну спорить снаружи, уйдет дополнительное время.

      – О-о-о, Анечка! Здравствуй-здравствуй. Спасибо, хорошо, – охотливо отвечает дядьпеть. – Вчера спину потянул. Пришлось намазаться Найзом, мазь такая, знаешь, зелёная, вонючая…

      Вечно она возле этого дворника останавливается. Раньше они не были знакомы, и здороваться с ним не было нужды. Но однажды мой Пончик вляпался в пахучую штучку на асфальте. А обут мой Пончик был в каблучки. Ну а если мой Пончик каблучки напяливает, то тот еще медведь на роликах выходит. Так вот, врезается она в кучку да застревает в ней: ни вперед, ни назад – слишком глубокая нашлепка оказалась, чуть шевельнешься – затянет. А рядом этот «дядьпеть» как раз асфальт очищал лопатой от какашек. Их целое минное поле было, будто кто стадо лошадей выпас. Увидел моего медведя на каблучках в центре кучки – прослезился. Чёботы ей приволок, из кучи вытянул, до дома проводил. С тех пор Анька носит сплошную платформу и здоровается каждый божий раз с этим, с дворником.

      Интересно, сколько ему лет? 55-58? Самый возраст, чтобы в какашках ковыряться. Алкаш, наверное, вот и в дворники пошёл.

      – А ничего, мазь-то, помогает, – продолжает свое нескончаемое «здравствуй» дядьпеть. – Правда, воняет, жуть. Если руки не помыть после неё – это несчастье. Обязательно, когда зеленой вонючкой помажешься, руки мой старательно. За еду сразу не хватайся: если эта гадость внутрь попадет, такая зелёная отрыжка будет. На учительницу рыгнёшь – та сразу позеленеет…

      – Отличная идея! – смеется Анька. – Наша учительница французского любит зелёное носить, остается ей лицо дополнить,