Куколка. Генри Лайон Олди

Петронием, без церемоний… Прошу прощения, я не расслышал. Нервопат?

      – Невропаст. Кукольник.

      – А-а, значит, вы работаете с куклами?

      – Да, – решил не вдаваться в подробности Тарталья. – Работаю.

      Мулатка живо принесла два кофе, словно только и дожидалась знакомства Лючано с Флакками. Грандо оказался жиденьким, а «конферт», напротив, отличным: крепкий, густой, с пенкой кремового цвета. И кардамона с имбирем положили в меру, не в пример иным заведениям.

      – Ой, как интересно! Дети, вы слышали?

      – Слышали, – ответил за обоих Персий.

      Присев на стул, он принялся деловито рыться в рюкзачке, изготовленном в виде головы мезорского ящера-реликта. Распустив клапаны пасти, мальчик запустил туда руку и выудил марионетку. Простенькую, для туристов, на дюжину нитей. Кукла изображала жилистого и долговязого вудуна в белых одеждах бокора. Не шедевр, но, в целом, приличная работа. Особенно удалось лицо: скуластое, выразительное, в паутине ритуальных шрамов, с пронзительными глазами навыкате.

      – Вот с такими? – спросил Персий.

      – Такие я когда-то делал.

      – Делали?!

      – В определенной степени… Тетушке помогал.

      – Расскажите!

      – Да, Лючано, расскажите. Это очень интересно.

      – Мы никогда раньше не встречались с мастером-кукольником!

      – Просим!

      Они застыли в ожидании: Петроний, Цецилия, мальчики. Казалось, даже пар над чашками замер, готовясь внимать. И Тарталья, поражаясь сам себе, стал рассказывать. О куклах. О тетушке Фелиции. О детстве, проведенном на Борго. Совершенно незнакомым людям. Помпилианцам. Рабовладельцам. Подробно, взахлеб, обильно жестикулируя.

      Вот ведь чудеса…

      Поначалу слова выбирались наружу с неохотой, как бы недоумевая: а что это мы здесь делаем? Но Петроний махнул рукой, и мулатка-официантка, став на диво расторопной, принесла бокалы с ледяным пивом, фисташки и стакан мандаринового сока – Лючано отхлебывал попеременно сок, пиво и кофе, грыз фисташки, не прекращая рассказа, и дело пошло на лад. В горле словно провернули невидимый вентиль, речь лилась бурным потоком. Память, образы, картины, полузабытые ощущения извергались наружу, на благодарных слушателей.

      …мягкая стружка вьется из-под резца смолистой змейкой. Но резец соскальзывает, раня палец: боль, обида и кровь. На лице куклы остается шрам. Заготовка безнадежно испорчена.

      …«Короед, короед, кушал стружку на обед!» – приплясывая, орут соседские пацаны, едва жертва объявляется на улице. Они старше, они сильные и ловкие. Целыми днями они гоняют во флай-бол на самодельных аэроскейтах, плещутся в озере, а не возятся с дурацкими куклами, как девчонки, сидя дома под присмотром тетки.

      …чужой, маменькин (ну ладно, тетушкин!) сынок, мямля и размазня.

      «Сами вы… Жуки-вонючки!»

      «Ты кого вонючками назвал, короед?!»

      …драка. Хотя какая там драка? Его просто бьют. Все скопом. Расквашенный нос, кровь на порванной рубашке, синяки, ссадины. Слезы на глазах.

      «С кем ты подрался, Лючано?»

      «Ни с кем. Я упал».

      …Тетушка не верит, но ябедничать стыдно. Он еще им