Чтение на лето. Переходим в 5-й класс. Сборник

Во-вон, в камыши полез, – прибавил он, прислушиваясь.

      Камыши точно, раздвигаясь, «шуршали», как говорится у нас.

      – А правда ли, – спросил Костя, – что Акулина-дурочка с тех пор и рехнулась, как в воде побывала?

      – С тех пор… Какова теперь! Но а говорят, прежде красавица была. Водяной её испортил. Знать, не ожидал, что её скоро вытащут. Вот он её там, у себя на дне, и испортил.

      (Я сам не раз встречал эту Акулину. Покрытая лохмотьями, страшно худая, с чёрным, как уголь, лицом, помутившимся взором и вечно оскаленными зубами, топчется она по целым часам на одном месте, где-нибудь на дороге, крепко прижав костлявые руки к груди и медленно переваливаясь с ноги на ногу, словно дикий зверь в клетке. Она ничего не понимает, что бы ей ни говорили, и только изредка судорожно хохочет.)

      – А говорят, – продолжал Костя, – Акулина оттого в реку и кинулась, что её полюбовник обманул.

      – От того самого.

      – А помнишь Васю? – печально прибавил Костя.

      – Какого Васю? – спросил Федя.

      – А вот того, что утонул, – отвечал Костя, – в этой вот в самой реке. Уж какой же мальчик был! и-их, какой мальчик был! Мать-то его, Феклиста, уж как же она его любила, Васю-то! И словно чуяла она, Феклиста-то, что ему от воды погибель произойдёт. Бывало, пойдёт-от Вася с нами, с ребятками, летом в речку купаться – она так вся и встрепещется. Другие бабы ничего, идут себе мимо с корытами, переваливаются, а Феклиста поставит корыто наземь и станет его кликать: «Вернись, мол, вернись, мой светик! ох, вернись, соколик!» И как утонул, господь знает. Играл на бережку, и мать тут же была, сено сгребала; вдруг слышит, словно кто пузыри по воде пускает, – глядь, а только уж одна Васина шапонька по воде плывёт. Ведь вот с тех пор и Феклиста не в своём уме: придёт, да и ляжет на том месте, где он утоп; ляжет, братцы мои, да и затянет песенку, – помните, Вася-то всё такую песенку певал, – вот её-то она и затянет, а сама плачет, плачет, горько богу жалится…

      – А вот Павлуша идёт, – молвил Федя.

      Павел подошёл к огню с полным котельчиком в руке.

      – Что, ребята, – начал он, помолчав, – неладно дело.

      – А что? – торопливо спросил Костя.

      – Я Васин голос слышал.

      Все так и вздрогнули.

      – Что ты, что ты? – пролепетал Костя.

      – Ей-богу. Только стал я к воде нагибаться, слышу вдруг, зовут меня этак Васиным голоском и словно из-под воды: «Павлуша, а Павлуша!» Я слушаю; а тот опять зовёт: «Павлуша, подь сюда». Я ото шёл. Однако воды зачерпнул.

      – Ах ты господи! ах ты господи! – проговорили мальчики, крестясь.

      – Ведь это тебя водяной звал, Павел, – прибавил Федя. – А мы только что о нём, о Васе-то, говорили.

      – Ах, это примета дурная, – с расстановкой проговорил Ильюша.

      – Ну, ничего, пущай! – произнёс Павел решительно и сел опять, – своей судьбы не минуешь.

      Мальчики приутихли. Видно было, что слова Павла произвели на них глубокое впечатление. Они стали укладываться перед огнём, как бы собираясь спать.

      – Что это? – спросил вдруг Костя, приподняв голову.

      Павел прислушался.

      – Это кулички летят, посвистывают.

      – Куда