Чтение на лето. Переходим в 5-й класс. Сборник

старого барина видали – покойного барина. Ходит, говорят, в кафтане долгополом и всё это этак охает, чего-то на земле ищет. Его раз дедушка Трофимыч повстречал: «Что, мол, батюшка, Иван Иваныч, изволишь искать на земле?»

      – Он его спросил? – перебил изумлённый Федя.

      – Да, спросил.

      – Ну, молодец же после этого Трофимыч… Ну, и что ж тот?

      – Разрыв-травы, говорит, ищу. Да так глухо говорит, глухо: «Разрыв-травы». – «А на что тебе, батюшка Иван Иваныч, разрыв-травы?» – «Давит, говорит, могила давит, Трофимыч: вон хочется, вон…»

      – Вишь какой! – заметил Федя. – Мало, знать, пожил.

      – Экое диво! – промолвил Костя. – Я думал, покойников можно только в родительскую субботу видеть.

      – Покойников во всяк час видеть можно, – с уверенностью подхватил Ильюша, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… – Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидать, за кем, то есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да всё на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.

      – Ну, и видела она кого-нибудь? – с любопытством спросил Костя.

      – Как же. Перво-наперво она сидела долго, долго, никого не видала и не слыхала… только всё как будто собачка этак залает, залает где-то… Вдруг, смотрит: идёт по дорожке мальчик в одной рубашонке. Она приглянулась – Ивашка Федосеев идёт…

      – Тот, что умер весной? – перебил Федя.

      – Тот самый. Идёт и головушки не подымает… А узнала его Ульяна… Но а потом смотрит: баба идёт. Она вглядываться, вглядываться, – ах ты, господи! – сама идёт по дороге, сама Ульяна.

      – Неужто сама? – спросил Федя.

      – Ей-богу, сама.

      – Ну что ж, ведь она ещё не умерла?

      – Да году-то ещё не прошло. А ты посмотри на неё: в чём душа держится.

      Все опять притихли. Павел бросил горсть сухих сучьев на огонь. Резко зачернелись они на внезапно вспыхнувшем пламени, затрещали, задымились и пошли коробиться, приподнимая обожжённые концы. Отражение света ударило, порывисто дрожа, во все стороны, особенно кверху. Вдруг откуда ни возьмись белый голубок, – налетел прямо в это отражение, пугливо повертелся на одном месте, весь обливаясь горячим блеском, и исчез, звеня крылами.

      – Знать, от дому отбился, – заметил Павел. – Теперь будет лететь, покуда на что наткнётся, и где ткнёт, там и ночует до зари.

      – А что, Павлуша, – промолвил Костя, – не праведная ли эта душа летела на небо, ась?

      Павел бросил другую горсть сучьев на огонь.

      – Может быть, – проговорил он наконец.

      – А скажи, пожалуй, Павлуша, – начал Федя, – что, у вас тоже в Шаламове было видать предвиденье-то небесное[13]?

      – Как солнца-то не стало видно? Как же.

      – Чай, напугались и вы?

      – Да не мы одни. Барин-то наш, хоша и толковал нам напредки, что, дескать, будет вам предвиденье,

13

Так мужики называют у нас солнечное затмение.