Чтение на лето. Переходим в 5-й класс. Сборник

долой, да через плетень, да в лес; а Кузькин отец, Дорофеич, вскочил в овёс, присел, да и давай кричать перепелом: «Авось, мол, хоть птицу-то враг, душегубец, пожалеет». Таково-то все переполошились!.. А человек-то это шёл наш бочар, Вавила: жбан себе новый купил да на голову пустой жбан и надел.

      Все мальчики засмеялись и опять приумолкли на мгновенье, как это часто случается с людьми, разговаривающими на открытом воздухе. Я поглядел кругом: торжественно и царственно стояла ночь; сырую свежесть позднего вечера сменила полуночная сухая теплынь, и ещё долго было ей лежать мягким пологом на заснувших полях; ещё много времени оставалось до первого лепета, до первых шорохов и шелестов утра, до первых росинок зари. Луны не было на небе: она в ту пору поздно всходила. Бесчисленные золотые звёзды, казалось, тихо текли все, наперерыв мерцая, по направлению Млечного Пути, и, право, глядя на них, вы как будто смутно чувствовали сами стремительный, безостановочный бег земли…

      Странный, резкий, болезненный крик раздался вдруг два раза сряду над рекой и, спустя несколько мгновений, повторился уже далее…

      Костя вздрогнул. «Что это?»

      – Это цапля кричит, – спокойно возразил Павел.

      – Цапля, – повторил Костя. – А что такое, Павлуша, я вчера слышал вечером, – прибавил он, помолчав немного, – ты, может быть, знаешь…

      – Что ты слышал?

      – А вот что я слышал. Шёл я из Каменной Гряды в Шашкино; а шёл сперва всё нашим орешником, а потом лужком пошёл – знаешь, там, где он сугибелью[16] выходит, – там ведь есть бучило[17]; знаешь, оно ещё всё камышом заросло; вот пошёл я мимо этого бучила, братцы мои, и вдруг из того-то бучила как застонет кто-то, да так жалостливо, жалостливо: у-у… у-у… у-у! Страх такой меня взял, братцы мои: время-то позднее, да и голос такой болезный. Так вот, кажется, сам бы и заплакал… Что бы это такое было? ась?

      – В этом бучиле в запрошлом лете Акима-лесника утопили воры, – заметил Павлуша, – так, может быть, его душа жалобится.

      – А ведь и то, братцы мои, – возразил Костя, расширив свои и без того огромные глаза. – Я и не знал, что Акима в том бучиле утопили: я бы ещё не так напужался.

      – А то, говорят, есть такие лягушки махонькие, – продолжал Павел, – которые так жалобно кричат.

      – Лягушки? Ну, нет, это не лягушки… какие это… (Цапля опять прокричала над рекой.) Эк её! – невольно произнёс Костя. – Словно леший кричит.

      – Леший не кричит, он немой, – подхватил Ильюша, – он только в ладоши хлопает да трещит…

      – А ты его видал, лешего-то, что ли? – насмешливо перебил его Федя.

      – Нет, не видал, и сохрани бог его видеть; но а другие видели. Вот на днях он у нас мужичка обо шёл: водил, водил его по лесу, и всё вокруг одной поляны… Едва-те к свету домой добился.

      – Ну, и видел он его?

      – Видел. Говорит, такой стоит большой, большой, тёмный, скутанный, этак словно за деревом, хорошенько не разберёшь, словно от месяца прячется, и глядит, глядит глазищами-то, моргает

16

Сугибель – крутой поворот в овраге.

17

Бучило – глубокая яма с весенней водой, оставшейся после половодья, которая не пересыхает даже летом.