Бизон и Радуга. Татьяна Богатырева

успокаивающе повторила я, наощупь продвигаясь к двери и проклиная себя, дуру: надо было хватать одежку-документы и валить от него ночью, пока спал.

      – Не надо полиции. Лиза… прости меня… – Киса с заметным трудом привстал.

      А я как раз нащупала за собой дверную ручку и выдохнула с облегчением. Мои шансы не превратиться в котлету резко повысились.

      Ну… не то чтобы Киса когда-то раньше меня бил. Нет. Он ограничивался моральным топтанием. Это вчера его переклинило, а сегодня продолжило. Но я-то знаю, если мужика вот так переклинит раз, и дура-баба его поймет и простит – кончится все херово. Возможно, летально. Я такое уже видела. Так что – развод, без вариантов.

      – Прощу, Киса, обязательно. Потом.

      – Лизонька, я погорячился, – криво и неубедительно проскрипел Киса, одну руку протягивая ко мне, а второй держась за пострадавшие яйца. – Я волновался за тебя! Я звонил в полицию!

      Я чуть не засмеялась. Истерически. Представляю, что он сказал полиции на смеси английского с нижегородским. У него же словарный запас в двадцать слов, и те путает. В лучшем случае его приняли за пьяного туриста, в худшем – ему еще и штраф выпишут за ложный вызов, или что у них тут в Англии полагается всяким идиотам.

      – Вот и хорошо. Отойди к окну, Одоевский.

      – Лизонька! – Вместо того чтобы послушаться, он сделал шаг ко мне.

      – Заору! – пригрозила я.

      – Лизочек! – у него сделались круглые и очень обиженные глаза. – Девочка моя, ну что ты такое говоришь!

      – К окну, говорю.

      – Ладно, милая, к окну так к окну… – Ипполит Геннадьевич с тяжелым вздохом отошел на два шага и кинул взгляд в окно. – Оденься тепло, там ужасная погода. И будь добра, дай мне рубашечку, ту, шелковую.

      Вот тут я не выдержала и заржала. Да, как пьяная лошадь. Нет, ну вы видели такой сюр? Он меня чуть не побил, почти выставил голой из номера, и тут же – Лизочек, подай рубашечку!

      Лизо-очек! Руба-а-ашечку! А-а-а! У-у-у-у!

      – Лизонька, выпей водички. Тебе нехорошо, милая?..

      – Мне-то?.. У-у… Мне великолепно, милый, – ответила я по-английски, в точности как вчерашнему синеглазому незнакомцу.

      Киса вряд ли понял иронию, а что мне хорошо – разумеется, не поверил. Правильно не поверил. У меня дико болит ушибленное бедро, меня трясет от адреналина, мои надежды на спокойную и счастливую жизнь разбиты, а еще я впервые изменила мужу. Какое тут хорошо!

      – Ты только не волнуйся, милая. Мы сейчас оденемся и пойдем…

      Куда пойдем, договорить он не успел. В дверь номера постучали и тут же спросили:

      – Мистер Одоевский? Лиз? Все хорошо? – по-английски, разумеется.

      – Все хорошо, мисс Бринкс, – с ужасающим акцентом отозвался Киса и посмотрел на меня такими несчастными глазами, что мое сердце должно было разорваться от жалости. Или от стыда, это ж я виновата.

      – Лиз? Вы в порядке, Лиз? – настырно продолжала допытываться Нэнси. – Если вы не отзоветесь, я вызываю полицию!

      – Лиза, ну ответь же, мисс Бринкс волнуется. Лизочек! – Киса запаниковал.

      А меня