Город, которого нет. Марк Казарновский

перемешал. Немецкий, идиш.

      – Скажу вам прямо. И начну с того, с чего нужно обычно заканчивать речь. То есть, резюме. Так вот, у меня резюме будет в начале. Как рассказывают в Одессе… Кстати, Вениамин – молодой наш Маркони, где это Одесса? Вот, вот, не знаем. Всё больше слушаем по вашим приборчикам Хемниц, Ганновер, Фрейбург, Берлин. Да всё на каких-то волнах. То длинных, то средних. Вот в нашем Балтийском море одни волны – холодные. Поэтому и нет среди нас Фогелей-рыбаков. Мы к холоду непривычны. Всё больше по аптекам да медитацией занимаемся, – и реб стал важно прихлебывать чуть остывший чай.

      Все молчали, ибо знали, раз реб начал, да с такими вот отклонениями, то только слушай. Даже скабрезная на вид присказка таит в себе глубинный смысл веков.

      – Так вот, в Одессе молодой человек встретил красивую даму и говорит: «Ах мадам, вы так хороши, что давайте завтра поужинаем, а? – Да вы что, с ума сошли! – отвечает дома. Я замужем! Давайте сегодня».

      Дуннер сделал паузу для чая, а смеялся только один папа Фогель. Остальные степенные и не очень евреи ничего не поняли. Какая дама? Какая Одесса? Зачем эти намеки на «замужем»? Оно нам надо? – так рассуждали тугодумы Фогели. Верно, верно, кроме гешефта мало чем они интересовались. Ну, а что касается гешефта, то уж тут…

      Тем не менее, реб Дуннер, да благословенно имя его, продолжал:

      – И вот что я вам скажу, достопочтенный реб Фогель. Только сразу не падайте, хи-хи-хи. Так вот – ехать надо!

      Наступила пауза ошеломления. Ну, например, как если бы Эйнштейн, которого ещё не выгнали из Германии, вот здесь рассказал о своей завиральный теории какой-то относительности. И так ведь ясно, что всё у нас, у евреев, относительно. То великий курфюрст Фридрих Вильгельм I допускает евреев, бегущих из Вены от гнусного императора Леопольда I. То он же накладывает на приехавших залог в 1000 талеров. Да разное, разное и здесь бывало. Но в целом славное место, Кёнигсберг был для нас, евреев, немецко-еврейским раем. Хоть и приходилось подчас креститься, что и произошло, вы уж извините, с Фогелями. Ведь уже давно Фогели – христиане. (Но это – днём. А вечером всё равно никуда не деться – евреи).

      – Так вот, – продолжал реб Дуннер, – объясню, почему надо ехать в эту непонятную, да и страшноватую страну рабочих и крестьян. И совсем немножечко – евреев. Да потому, что эта первая в мире страна на государственном уровне объявила: если кто начнёт антисемитизм, то получит срок пребывания в местах глухого Севера или, ещё хуже, Дальнего Востока. Обратите внимание. В Москве уже никто не спрашивает: «Вы поджидаете трамвай?» Чтобы не иметь неприятности, все уже давно спрашивают: «Вы подъевреиваете трамвай?»

      Теперь дальше, если господа хорошие не устали. Вы скажите, что это вы, ребе, нам советуете! Куда уезжать. В непонятное. Да из которого, как пишут газеты наши, и возврата не бывает. А кому оставить всё нажитое. Вот-вот, вы так рассуждаете, господа мои. Но и малое не сохраним мы! Смотрите! Вышла книга какого-то безумца, бывшего ефрейтора Гитлера. Называется «Mein kampf».

      Продаётся, кстати, на каждом углу. Уж вы мне позвольте, любезные