Малая Пречистая. Василий Аксёнов

своей по сторонам вертеть поменьше надо – и запинаться не будешь.

      – Цу-цу, ну, умница какая! Я тебе чё, фокусник-покусник какой – через траву-то чтобы видеть. Ума палата полная… не эта, правда, на плечах-то что, а нижняя.

      Аграфена молчит. Высунув и прикусив язык, она перетаскивает, уперев в живот, несколько листов шифера с погребка на прежнее место.

      – Не рви! Пуп развяжется.

      – Н-не б-бойсь.

      – А мне-то.

      Прокопий сидит удобно на мягкой траве в телеге и, раскуривая трубку, наблюдает за работающей женой, а заодно поглядывает и на горизонт. Горизонт мрачен. Багряное зарево вырывается из-за туч. Веет тёплый, порывистый ветерок, срывая с Прокопьевой трубки дым. В тайге темнеет. Прокопий, обмозговав все приметы, думает, что ночью польёт дождь, и дождь немелконький, похоже, а поэтому с отъездом следует поторопиться.

      Так решив, он спрыгнул с телеги, выбил об чурку трубку, спрятал трубку в карман и направился к Аграфене, кряхтя поднимающей с ямки последние сосновые доски из последнего ряда.

      – Не корячься.

      – Поздно пожалел.

      – Чё, пуп уж, чё ли, развязался?

      – Когда стаскала всё, явился.

      – А я же их сюда не приносил – так, баба, нет? Давай бери с той стороны вон.

      Освободив погребок, они спустились в него и с великими мучениями, а Прокопий – тот и с матюками, вытащили наверх одну за другой две полные мёдом фляги.

      – А эту сразу на телегу.

      – Да дай, Господи, дух-то хошь перевести… ой… с ума сойти… ох, тошно мне.

      – Заумирала, мать честная.

      Передохнув, считая до трёх, с криком – оппа! – они поставили фляги на телегу. Прокопий замаскировал их травой, сверху накрыл ещё брезентом и ушёл за кобылой, привязанной у дымокура. Аграфена уложила на воз всё приготовленное. Стоит рядом и напряжённо о чём-то думает.

      – Чё-то забыла? – произносит вслух. – Свербит вот на краю ума, а чё, никак не вспомню.

      – Дома вспомнишь, – шутит Прокопий, заводя кобылу в оглобли.

      – А-а.

      – Чего «а-а»?

      – Да ничего.

      Ответила так Аграфена и пошла быстрым шагом в избушку. В избушке достала она из печурки спички, скрылась за шторой и, осветив, осмотрела замки и печати на флягах. Выйдя на крыльцо, обратилась к Прокопию:

      – Слышишь!

      – Ага, – отозвался тот. – Пока ещё что не оглох. Орать так будешь, дак оглохну.

      – Я там тебе налила кастрюлю медовухи – на всякий случай. Под дровами. Коричневая, с зелёной крышкой. В следушшый раз с Витькой поедешь, да, смотри мне, не вздумай спаивать парнишку тут, ума-то хватит.

      – Кастрюлю?!

      – Кастрюлю.

      – Да ты чё, баба?!

      – Ачё?

      – Ну ни хрена. Кого это! Кастрюля. Смеёшься, чё ли?

      – Обойдёшься. Ты бы и озеро выпил. В ней ведь почти что два ведра. Да два и будет.

      – Ага, маленьких. А еслив кто заедет, чё, канпотом потчевать прикажешь?

      – Всем достанется – не до усёру-то… Можно и без выпивки хошь раз-то… посидеть, поговорить,