Малая Пречистая. Василий Аксёнов

А вон и галки по земле ходят, точно польёт…

      – Бабьи сказки, стоишь тут, рассказывать.

      – Чё бабьи-то? Приметы. И сам же всё так говоришь. Или это когда они на деревьях виснут?.. И Полкан утром траву шшыпал. Скажешь, тоже, чё ли, сказки? Всё к одному.

      – Жрать захотел, вот и шшыпал, или глисты совсем замучили.

      – Да я его кормила.

      – А яво хошь закорми. Не кобель, а объедало.

      – Взял бы да убил, еслив не нравится.

      – Пусь хошь до осени-то доживёт, а то в ём мало чё поймёшь счас.

      – А трубка шипит?

      – Пока в кармане – нет, закурю – зашипит. А пойти ему, дак он и без трубки моей направится. Баба.

      – О-о.

      – Вот откусить бы проволоку тут… Сходи-ка за кусачками. Ай, да я сам. Тебя дождёшься разве.

      – Ох, олень, а не мужик.

      – Дыми, дыми, то пчёлы лезут вон.

      Прокопий поставил в улей рамку, снял очки, спрятал их в карман халата и расторопно побежал к избушке. Вступив в неё, схватил он с подоконника кусачки и поспешил с ними за штору. Чтобы было светлее, завернул её Прокопий и опустился на колени перед флягой. Кусачками с противоположной от замка стороны он вытянул удерживающую крышку заклёпку, которую распили надвое еще перед последним отъездом домой, и открыл посудину. Наклонил её – и приложился. Утолив жажду, закрыл осторожно крышку, вставил на место заклёпку и осмотрел внимательно Аграфенину печать. В порядке вроде. Прокопий поднялся, опустил штору, вышел из избушки и уж неторопно пошёл на пасеку.

      – Ну и скор, ну и быстёр… сквозняк и только. Тебя, парень, за смертью посылать.

      – Сама за нею сходишь. Хей, мать честная, я же опять и виноват! Послушайте-ка вы её. Вечно сунут чё куда попало, а после их ищи-свищи, – сказал Прокопий, доставая из кармана очки и кусачки.

      – Да всё вроде на подоконнике лежали. И сёдня там их, кажется, я видела?

      – А когда кажется, крестись… На подоконнике! Может, когда-то и лежали! Сёдня! Кое-как уж под кроватью – вон где! – отыскал. Видишь, коленки все испачкал. Сё-ё-одня – ну уж.

      – Под кроватью?! Как они там очудились?

      – Вот уж не знаю. У тебя спросить надо.

      – Витька, разве что, забросил?

      – Вам с Витькой чё – куда угодно зашвырнёте. Что ты, что он, что вся порода ваша Чекуновская… безмозглые, как гайки.

      – Ты бы уж помалкивал. Сам-то пим от валенка не отличишь, туда же.

      – Ох, не скажи уж, не скажи!

      – Как есть, так и говорю.

      – Ну ладно, ладно.

      По лицу Аграфены, как по стеклу оконному испарина, течёт пот. Халат на спине у неё взмок. Руки слегка припухли от пчелиных укусов. Аграфена успокоилась уже. Обида, если и была, растаяла. Как чайник с кипятком на печке, так и Аграфена: жар есть – вскипит, ослабнет жар – утихомирится.

      – Прокопий!

      – Чего?

      – А помощник-то Вилкина, чё, правда, чё ли, бабу свою зарубил?

      – Правда, раз посадили.

      – Совсем свихнулись уж… А комнат-то сколько?

      – Где? В тюрьме?

      – Да почему в тюрьме!.. А в доме-то, Огурчиков купил который.

      – Не знаю, баба, не считал.

      – Может,