Цветы Зла. Шарль Бодлер

<Le possédé>

      Диск солнца крепом скрыт! Укройся, как и он,

      Ты, бытия Луна! Скорей закройся мглою!

      Спи иль курись и ты! Будь мрачною, немою!

      Пусть будет в бездну Скук твой облик погружен!

      Такой тебя люблю! Явись на небосклон,

      Что сумасшествие покрыло пеленою,

      Ты помраченною сквозь полумрак звездою!

      Отлично! Прочь кинжал прекрасный из ножон!

      Зажги в своем зрачке паникадил сиянье!

      Во взорах грубых ты зажги огонь желанья!

      Всё радует в тебе, и наглой, и больной;

      О, будь чем хочешь ты, заря и тьма ночная!

      Трепещет плоть и нерв взывает каждый мой:

      «О брат мой, Вельзевул! Тебя я обожаю!»

      39. Видение <Un fantome>

      I. Мрак

      Забросил в склеп тоски непостижимой

      Уже давно меня мой мрачный рок.

      Без розовых лучей я одинок;

      Здесь только Ночь, жилец невыносимый.

      Художник я. И мне насмешник-бог

      На сумраке писать, увы! велит там!

      Как повар, я с загробным аппетитом,

      Свое сваривши сердце, съесть бы мог.

      Вдруг, засияв, является виденье;

      В нем – грация и блеск, – и сразу в том

      Восточном и медлительном движеньи,

      Когда оно заблещет целиком,

      Я узнаю обличье гостьи чистой:

      Она! – мрачна и все-таки лучиста.

      II. Аромат

      Читатель! Изредка хотя бы, но вдыхал,

      Дух опьяняя свой, ты зерна фимиама,

      Что сладким запахом переполняют храмы?

      Иль аромат саше, что мускус напитал?

      И в настоящем всё прошедшее упрямо,

      Таинственно восторг глубокий пробуждал?

      Так вспоминаний цвет прекрасный обрывал

      Любовник радостный на милом теле дамы.

      Так волосы полны тяжелые твои

      (Саше ожившее, кадильница алькова!)

      И диким запахом, и запахом лесного;

      А в платье бархатном, в одеждах кисеи,

      Что юностью твоей невинною объяты,

      Вздымаются мехов звериных ароматы.

      III. Рама

      Картине, писанной взыскующей рукою,

      Невольно рама блеск какой-то придает

      И от безмерности пространства и широт

      Отделит прелестью таинственной такою, –

      Что сочетаются всегда с ее красою

      И мебель, и металл, и ценность позолот,

      И кажется, что всё к ней рамой подойдет,

      Прозрачность чудную не заслонив собою.

      Ей кажется самой, что всё ее любить

      Вокруг пытается! Ей сладко утопить

      В лобзаньях шелковых ее одевших тканей

      Свой чудный стан нагой, дрожащий, и она,

      В своих движениях груба или нежна,

      Блистает грацией по-детски обезьяней!

      IV. Портрет

      Болезнь и Смерть в золу нещадно обратили

      Дотла огонь, что был воспламенен для нас;

      От нежных этих глаз, что так ревнивы были,

      От губ, где сердце я свое топил не раз,

      От ласки, что была,