Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник). Пелам Вудхаус

заглянула мне в глаза. Сознаюсь, я даже вздрогнул. Ее следующая фраза поразила меня еще больше:

      – Питер, ты любишь меня так же сильно, как любил Одри Блейк?

      В минуту, отделившую ее вопрос от моего ответа, ум у меня загнанно метался, силясь припомнить, при каких же обстоятельствах я упоминал при ней Одри. Я был уверен, что ни при каких. Никогда и ни с кем не говорил я про Одри.

      В каждом, даже самом уравновешенном человеке таится крупица зловещих суеверий. А я не особенно уравновешен, и у меня их не один гран. Я был потрясен. С той самой минуты, как я сделал Синтии предложение, мне чудилось, будто призрак Одри вернулся в мою жизнь.

      – Господи Боже! – вскричал я. – Что ты знаешь про Одри?

      Она снова отвернулась.

      – Видимо, это имя сильно тебя задело.

      – Если спросить старого солдата, – пустился я в оправдания, – он скажет, что рана даже спустя долгое время порой причиняет боль.

      – Нет. Если она действительно зажила.

      – Да. Даже если зажила и если ты едва помнишь, по какой глупости ее получил.

      Синтия молчала.

      – Как ты услышала… про нее?

      – Когда мы только что познакомились, а может, вскоре после этого я случайно разговорилась с твоим другом, и он рассказал мне, что ты был помолвлен с девушкой по имени Одри Блейк. Он должен был быть твоим шафером, но ты написал ему, что свадьба отменяется. А потом ты исчез, и целых три года тебя никто не видел.

      – Да. Все это правда.

      – Роман у тебя, Питер, был серьезным. Такая любовь легко не забывается.

      Я вымученно улыбнулся, улыбка получилась не очень убедительной. Мне не хотелось обсуждать Одри.

      – Забыть почти невозможно, – согласился я, – разве что у человека на редкость плохая память.

      – Я не о том. Ты понимаешь, что я подразумевала под «забыть»?

      – Да. Вполне.

      Синтия быстро подошла ко мне и, положив руки на плечи, заглянула мне в лицо.

      – Питер, ты можешь честно сказать мне, что забыл ее, – в том смысле, какой подразумеваю я?

      – Да.

      И опять на меня нахлынуло прежнее чувство – то странное ощущение, будто я бросаю вызов самому себе.

      – Она не стоит между нами?

      – Нет.

      Выговорил я слово с усилием, словно некая частичка подсознания изо всех сил мешала мне.

      На лице у Синтии расцвела ласковая улыбка. Она подняла ко мне голову, и я обнял ее, но она с легким смешком отодвинулась. Поведение ее круто переменилось. Совсем другая девушка серьезно смотрела мне в глаза.

      – Ой-ой, какие у тебя мускулы! Ты прямо смял меня. Наверное, ты, как и мистер Бростер, превосходно играл в футбол.

      Ответил я не сразу. Я не мог упаковать сильные эмоции и сунуть их на полку, как только в них отпала надобность. Я медленно приспосабливался к новой тональности разговора.

      – Кто такой Бростер? – наконец поинтересовался я.

      – Учитель, – развернув меня, Синтия ткнула пальцем на стул, – вот этого.

      Портрет, стоявший на стуле, я заметил, еще когда входил, но не особо к нему приглядывался. Теперь я всмотрелся повнимательнее.