Лавка ужасов. Антон Вильгоцкий

бомж. Так и будем в дальнейшем называть того странного персонажа. Просто для удобства.

      Словечко «посчастливилось», на самом деле, вряд ли было уместно в отношении обитателя мерзкой свалки. По нему словно танк проехал. Лицо и шею его покрывали гноящиеся язвы, а также что-то вроде темно-красных бородавок, при виде которых Сеня брезгливо поморщился – очень уж неприятны они были на вид. Наполовину оторванное левое ухо бомжа сочилось кровью. Сгустки засохшей крови пробивались и сквозь грязные спутанные волосы. Грязь и кровь. Грязь и кровь на каждом квадратном сантиметре тела.

      А вокруг него носился в воздухе гудящий рой. Черные мясные мухи. И, несмотря на то, что тупичок был переполнен могущими послужить им пищей кухонными отбросами, насекомые избрали своей мишенью человека.

      Сеня Платонов стал свидетелем невероятного. Он видел, как мухи садятся на живое человеческое тело и едят живую человеческую плоть. Конечно, это было не столь наглядным, как, например, атака стаи пираний, но в том, что мухи питались лежавшим в мусоре человеком, сомневаться не стоило. Не просто пили кровь из его ран, а пожирали крошечные кусочки мяса. Приглядевшись, Сеня заметил, что в некоторых ранах страдальца извиваются белесые тельца сотен опарышей.

      Открывшаяся взору Платонова картина была омерзительна, и Сеня едва не дал своему обеду зеленый свет на легкую прогулку. Омерзительна, да. Но вот понять природу все нараставшего панического ужаса Платонов не мог. Он был готов развернуться и бежать без оглядки, но не делал этого, поскольку хотел узнать две вещи.

      Первое – что происходит?

      Второе – как такое возможно?

      Не думаю, впрочем, что очередность этих вопросов играла какую-то роль.

      Жертва мушиного произвола пошевелилась. Платонов стоял на месте, как вкопанный, и, не отрываясь, смотрел в жуткий угол.

      Человек разлепил изуродованные губы и прохрипел:

      – Помоги.

      За время, что бомж произносил единственное слово, грязное окровавленное лицо поменяло свое выражение два или три раза. По крайней мере, так показалось Платонову.

      При мысли же о том, что ему, возможно, придется приблизиться к этому существу и – о, ужас! – коснуться его, Сеню словно кипятком обдало. Пищевод вновь сдавили скользкие когтистые пальцы рвотного спазма. Но Арсений и в этот раз удержался от того, чтобы блевануть.

      – Помоги, – повторил человек и протянул навстречу Платонову покрытую язвами, струпьями и царапинами руку, на нескольких пальцах которой не хватало ногтей.

      И тут на Сеню дохнуло вовсе уж запредельным ужасом. Если до сего момента он думал, что наблюдает всего лишь чрезвычайно редкое явление, то теперь окончательно понял, – его глаза видят нечто абсолютно невозможное.

      Запястье бомжа пересекал глубокий разрез с бледно-розовыми краями. Оттуда, из раны, которая должна была доставлять бродяге немыслимые страдания, тянулась вниз и исчезала в глубине вонючей кучи длинная толстая белая лента. Она шевелилась.

      Волосы