Каким я был. Мег Розофф

но ни одну не удалось дослушать до конца. Рассказы воспламеняли его до такой степени, что он переходил на абсолютно непонятный баскский – язык своей юности.

      Остальные едва заслуживают упоминания. Мистер Брандт (скучный). Мистер Линдсей (женоподобный). Мистер Харпер (тщеславный, в парике). И наконец, последний – ужасный мистер Бисон (толстый), директор, а также преподаватель Закона Божьего. Мы, конечно, не думали, что заслуживаем идеального директора (доброго, вдохновляющего, в очках – они водятся только в книжках), но рост мистера Бисона едва достигал пяти футов и двух дюймов, а такие краснощекие и невыразительные лица бывают обычно у подручных мясников. Его обуревала тайная страсть к реконструкции Наполеоновских войн, намного превышающая интерес собственно к преподаванию. Ходили слухи, что он получил свой пост благодаря прискорбной нехватке кандидатов сразу после войны. Факт, что его знания латыни и греческого едва ли превосходили наши, только подтверждал это.

      Я забыл о спортивных занятиях? Ежедневные тренировки по крикету или регби проходили под неусыпным надзором мистера Паркхауса, сторонника «поддержания хорошей физической формы», как он это называл. Подразумевался бег по грязи в те дни, когда погода не позволяла участвовать в спортивных играх. До сих пор в ушах стоит топот не менее восьмидесяти ног разом. Мелькают потные бедра, дико машут руки, мы продираемся через живые изгороди, штурмуем перелазы, слишком уставшие, чтобы выражать свое возмущение, сил хватает только на то, чтобы негодовать молча. Иногда обычный порядок менялся, и мы, задыхаясь, бежали вдоль берега, по мокрому песку, по двое, по трое, пока судороги или мятеж не положат конец движению вперед.

      Вспоминая эти гонки, я всегда думаю о Ризе. Он отыскивал меня, следовал за мной как тень. Я издевался над ним меньше других, он считал это проявлением дружелюбия. У Риза была чудовищная способность возникать как раз там, где его меньше всего ожидаешь, и залавливать тебя, как дикого зверя в силки. Большую часть времени я мечтал только о том, чтобы от него избавиться.

      Никому не нужные тренировки в непрошеной компании побуждали при случае выходить из игры – однажды я укрылся за деревьями, в другой раз скорчился в камышах и дождался, пока толпа топочущих мальчишек скроется из виду. В таких случаях я с глубоким удовлетворением шел себе спокойно обратно, любуясь на курчавые облака, наблюдая бесшумный полет совы.

      Тем сентябрьским утром было тепло, временами проглядывало солнце. Вереск на болотах отливал золотым и лиловым, поверхность моря казалась темно-зеленой. Отлив обнажил длинную полоску чистого песка между берегом и Стелой. Мистер Паркхаус гнал нас по дамбе бодрым галопом. Мое громкое, хриплое дыхание заглушало возмущенные крики болотных птиц. Впереди виднелись заброшенные рыбачьи лачуги, по большей части запертые, полусгнившие, с темными окнами. Как только мы, добежав до моря, повернули назад, непоправимое повреждение ахиллова сухожилия (мечты, мечты) вынудило меня присесть и укрыться за