Держава. Том 3. Валерий Аркадьевич Кормилицын

глубокий снег.

      Ковзик послал взвод на рекогносцировку.

      – Это, наверное, последняя сопка из гряды. Мы-то шли сюда по равнине, – делился он знанием местности с комбатом. Чёрт знает, куда занесло, – наблюдал, как солдаты и казаки роют в снегу ямки и укладываются в них.

      Чубатый казак, расковыряв сугроб до самой земли, разложил костёр.

      – Сейчас, ваши благородия, чайком побалуемся… Ежели заварки, конечно, дадите. Снег для воды мой, заварка – ваша, – накладывал в чайник снег.

      Рубанов залюбовался окружающими распадок соснами, ветви которых гнулись от нависшего на них снега: «Если заорать – эхо до самого Мукдена дойдёт, – мелькнула в голове ребяческая мысль. – А комбат прикажет расстрелять», – увидел скачущий к ним разъезд.

      – На равнине японцы, – доложил командовавший разъездом старший урядник.

      – Дорога одна – обойти их по сопке, – указал вверх, на величественный зимний лес, комбат, обращаясь, в основном, к Ковзику. – Ночью пойдём, -решил он. – Метель здесь переждём, люди и так намаялись… Пусть отдохнут. Вы с нами, господа? – глянул на подъесаула.

      Тот надолго задумался.

      – Одни не пройдём, к тому же у половины казаков лошадей поубивало.

      – Как так? – удивился пехотный подполковник. – Специально по лошадям, что ли, японцы стреляли.

      – Никак нет, ваше благородие, – встрял в разговор чубастый казак в съехавшей на ухо папахе. – Лежачими лошадями прикрылись и отстреливались, – скрипнул зубами, вспомнив своего рысака.

      «Никакой дисциплины у этих казаков», – пожевал губы комбат, но ничего не сказал.

      – А склон сопки льдом покрыт, – негромко произнёс Кусков.

      – Чего? – переспросил Фигнер.

      – Вершина сопки обледенела, – на повышенных тонах пояснил партизану. – Обратно и скатимся как в детстве на санках.

      – Потише, господин вольноопределяющийся, – сделал замечание пехотный офицер. – Враг рядом, а вы кричите.

      – Услышит он при таком ветре, – стал спорить с ним Кусков.

      «Никакой дисциплины», – махнув рукой, пошёл к своим солдатам комбат.

      – Это безумие… Ночью лезть через гору, – бурчал Фигнер. – И лошадей бросить пришлось.

      – Господин Фигнер, партизанские тропы – ваша стихия, – с трудом бредя по всё сужающейся тропе и глубоко проваливаясь в снег, пытался шутить Рубанов. – Ваш предок внимания бы не обратил на такие пустяки, как обледенелый склон или сломанная нога. Влез бы на одном дыхании.

      Утром спустились с горы и немного отдохнули, определяя на слух, в какой стороне раздаётся стрельба.

      – Ну вот, Альпы пересекли и гномов не видно, – вошёл в прекрасное расположение духа Фигнер, продолжив после короткой стоянки поход.

      – Зато из кавалеристов превратились в пехоту, – ворчал Кусков, подвернувший во время перехода ногу. – Пора бы и привал сделать, – не слишком вежливо обратился к пехотному офицеру.

      «Не дисциплина, а чёрт те что», – обиженно засопел подполковник,