Союз молодых. Владимир Тан-Богораз

из заячьих кишек и странным смычком из белого конского волоса.

      «Машкерованные» прошли по порядку все избы и теперь подошли к новой избушке Викентия Авилова, стоявшей на отшибе. Еще на дворе перед сенями они запели «виноградье», старинную святочную песню, привезенную древними посельщиками из московского царства.

      А мы ходим, ребята, виноградники,

      А мы ищем-поищем господинов двор,

      Господинов двор посередь Москвы,

      На семидесят верстов, на семи столбов…

      – Милости просим, гости дорогие! – сказала Дука, выходя в сени и кланяясь. Но гости не входили и пели жалобно:

      У нас обуточки тоненьки, у нас ножки зябнут, виноградье!..

      И перчаточки беленьки, у нас ручки зябнут, виноградье!..

      Красно-зеленое!..

      Они дожидались приглашения хозяина, без которого нельзя войти в избу.

      – Пожалуйте, – басом сказал Викентий Авилов, кланяясь в свою очередь.

      Гости с хохотом ввалились в избу. Началась пляска, вальс-казак, смешанного типа, медвежьего с козлиным.

      – Нашу заиграйте, плясовую, – требовали парни, топая об землю мягкими подошвами сапог, как будто настоящие медведи. – Камочку заведите!..

      Скрипка завела старинную «камочку»:

      Ты, камочка, камочка моя,

      Мелкотравчата, узорчатая…

      Дука поставила на стол холодную закуску, в полном смысле слова холодную, как лед: мороженую рыбу-строганину, нарезанную стружками, и мерзлую бруснику, красную и твердую, как бусы. Она была совершенно счастлива.

      Муж у нее был орел из далекой Руси. Дом у нее был как полная чаша. В зыбке у печки дремал почти годовалый ребенок, а за печкой прятался суседко-домовой, крошечный уродец, которому под праздник пекут колобки величиной с ноготок.

      И почетные гости у ней веселились, как у самых «больших людей».

      В разгаре этого веселья с улицы послышался свист, лай собак и шум подъезжающих полозьев.

      – Марчик, подь, подь!.. Куга!.. – выкрикивали мужские голоса сигналы собачьей команды. Пляска прервалась. Хозяева и гости высыпали на улицу, все вперемешку. Луна светила ярко, как днем. По косогору с реки взбиралась вереница собачьих упряжек, одна за другой. Они поднимались наверх, как длинные змеи, и подъезжали к усадьбе Викентия Авилова. То был парадный, разукрашенный святочный поезд. Ременные шлеи собак были обвешаны лентами. На поперечных дугах звенели бубенцы, и задние грядки были украшены красными флагами.

      – Здорово, старик! – раздавались веселые окрики.

      Викентий Авилов с удивлением смотрел на приезжих гостей. То были товарищи снизу, от самого устья, «государственные люди», от «Края лесов» и от берега моря, те самые, которые проехали вниз по реке три лета назад. Меднобородый Гармолиус и Павел Арбинский, широкий и черный, как жук, и длинный Игнат Симиренко и другие.

      – Куда поднялись? – спросил Викентий Авилов весело и удивленно.

      – К нам, к нам, – наперебой кричали