Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус. Андрей Посняков

дело, – на ходу покивал княжич. – Главное – своевременное.

      Ремезов хмыкнул:

      – Шутишь, пресветлый князь?

      Михайло мотнул головой:

      – Ничуть. То – чистая правда.

      – А с чего бы меня оправдали? – не ощущая никакого особого пиетета пред столь младым парнем – пусть даже и князем – не отставал Павел.

      – Гость сегодня у нас… Тот, усатый. Князь литовский Аскал. Не самый великий князь, так… княжич.

      – Ах, вон оно что! – тут только понял молодой человек. – Это я, значит, с ним сговаривался?

      – Теперь и Всеволод-князь видит – оговорили тебя. Поклепную виру сбирать будешь?

      – С кого?

      – Хм… – Михайло негромко расхохотался. – Вижу, и сам понимаешь – не с кого. Разве что Олексу-тиуна в холопство отдать… да то прибыток малый.

      – Да черт с ним, с тиуном, – поглядывая на снующих по двору воинов, весело отозвался Ремезов. – Пущай живет. А до братцев мне все одно сейчас не добраться.

      – Это ты верно сказал, – одобрительно хмыкнул княжич… – Главное-то – некогда сейчас, времени-то совсем ничего осталось.

      «И куда они так торопятся?» – подумал молодой человек, и даже хотел спросить, да не успел – пришли уже.

      «Дальний амбарец» смоленского князя Всеволода представлял собой низкое, однако весьма обширное бревенчатое помещение, размером, как показалось Ремезову – почти с половину Московского вокзала… ну, хорошо – с треть. На тянувшихся вдоль стен рядках тускло блестело оружие – и чего тут только не было! Так называемые «романские» мечи – длинные, «рыцарские», с заостренным клинком и большим перекрестьем, мечи старинные, «каролингские» – тупоносые с небольшой закругленной гардой; кинжалы, палицы всевозможных видов, включая шестоперы, а кроме того – секиры: и большие, трапециевидные, и маленькие «чеканы», еще и копья – толстые, тяжелые, с мощными в локоть – листовидными наконечниками – рогатины, и копья полегче, для всадников и совсем легкие – метательные сулицы… Чуть повыше, на стенах, висели «брони» – плетенные из проволоки кольчуги до середины бедра, кольчужные же чулки, нарукавники, рукавицы, доспехи из маленьких железных пластиночек – ламеллярные, из больших пластин – ламинарные, островерхие, с кольчужными бармицами, шлемы…

      Посреди всего этого богатства, в сопровождении двух – с горящими факелами – воинов, прохаживался, что-то про себя шепча, осанистый воевода Емельян Ипатыч.

      Князь даже покричал ему еще издали:

      – Эй, Емельян Ипатыч, мы к тебе идем.

      Воевода повернулся на крик:

      – Ась?

      – Выдай, говорю, боярину все, что захочет. По княжьему слову так! Ну, что стоишь? – Михайло обернулся к Павлу. – Выбирай, что душа пожелает!

      – Ой… – от неожиданности стушевался молодой человек. – Моя душа тут много чего пожелать может. И вот тот меч очень даже неплох… тот, в червленых ножнах… и кинжальчик рядом – ничего себе так, видно сразу – антикварная вещь, и щит треугольный, «Юрский парк»…

      – Какой-какой шит, боярин?

      – Ну, с динозавром… тьфу – с драконом.

      – Бери,