Губки. Девушки! Звезды! Любовь! Приключения!. Анна Май

гадко, то Ананасов постепенно стал противен ей до рвоты: она, девчонка, постепенно взяла себя в руки, а он – взрослый мужик, все больше расползался пьяными соплями.

      Спустя три месяца она решила порвать с ним, – и с ужасом обнаружила, что беременна. Она никогда не забудет день, когда она объявила об этом другу.

      – Ты что, с ума сошла? – только и сказал он, услышав радостную весть. И добавил: – Откуда я могу знать, что это от меня? До меня ты была не девочкой – откуда я знаю, с кем ты там трахалась?

      – Ты же меня знаешь, – попыталась возразить она.

      – Жену я тоже знал, – огрызнулся он. – Вот что, слушай, я слишком много пил. Ребенок может быть – сама понимаешь. Делай аборт.

      Анна прижалась к холодной бетонной колонне – они стояли под навесом Лениздата, в лицо попадали брызги дождя. Все было так плохо. Внезапно она осознала, насколько запуталась. Чужой пьяный ненавистный мужчина, который всем тыкает ею, как новой женой, а ведь она не в состоянии представить себе свою жизнь с ним. Нет, в состоянии – лучше умереть! Три неполных месяца хватило с лихвой. Но как же ребенок? Чем же он виноват?! Но Ананасов прав в одном – он слишком много пил. Если родится дебил, урод, что она, сопливая девчонка, будет с ним делать?! Она не в состоянии пока позаботиться о самой себе, не то что о ребенке. Хорошенькое дело – мать-одиночка в 19 лет… Внезапно она подумала, что ребенок может стать вторым Ананасовым – слабым, мерзким, безвольным, и это решило все. Второго Ананасова не будет…

      …Она смотрела, как мальчик лет 15—ти плачет навзрыд, умоляя группу насупленных взрослых:

      – Не убивайте ребенка! Я никогда не брошу Ленку, только не убивайте ребенка!

      – Откупиться хочешь! – заорала женщина с издерганным лицом на мужчину, запихивавшему ей что-то в сумку. – Откупиться хочешь? А я подохнуть могу!

      Мужчина виновато озирался и шептал:

      – Вера, Вера, перестань, успокойся!

      – Всех вас, мужиков, расстреливать надо! – продолжала голосить женщина.

      Анна вдруг поняла, что все эти женщины пришли сюда, на убийство своих собственных детей, не одни – с друзьями, родителями – и с горе-отцами. Какие-никакие, но эти мужчины волновались, страдали, переживали вместе с ними, за них. Она единственная оказалась здесь совершено одна. Накануне Ананасов молча сунул ей деньги. Она не просила ее проводить. Она не знала, как поступают в таких ситуациях. Но он, проживший 35 лет и 3 года женатый, мог бы догадаться…

      В этой ситуации черствость и равнодушие единственного близкого ей человека резанули особенно больно. Она почувствовала себя маленькой, одинокой и несчастной, ей хотелось дико рыдать, припасть к чьей-то груди, колотить по ней кулаками – но на самом деле она словно превратилась в камень и не сразу опомнилась, когда нянечка тронула ее за руку:

      – Пора. Пошли.

      – Первый раз, небось? – спросила ее одна из женщин в палате, – они все пытались забыться за невеселыми