Железный Сокол Гардарики. Владимир Свержин

расхваливает вашу храбрость, господин… – Хозяин Далибожа вновь опустил глаза к письму. – Гернель. Гернель? Вы что же, в родстве с Якобом Гернелем?

      Французская речь князя звучала с довольно сильным польским акцентом, но все же была вполне понятна.

      – Точно так, – поклонился я. – Он мой дядя.

      – Забавно. – Вишневецкий резко свернул письмо, как будто сбился с мысли, а теперь старался придать разуму прежнюю ясность. – Вы давно получали известия от вашего родственника?

      – Не более трех недель назад, – чуть помедлив, словно высчитывая дни, произнес я и отмахнул плащ, чтобы достать инкунабуларий.[9]

      Стоявшие у стен казаки схватились за сабли, торопясь защитить любимого вождя. Я медленно развел руки, демонстрируя отсутствие агрессии и благонамеренность.

      – Вам не о чем беспокоиться, мой принц. Здесь не оружие, – заверил я.

      – Не обессудь, а покуда человек ты новый, в этих местах неведомый, так что береженого Бог бережет. Пусть он возьмет.

      Вишневецкий кивнул Гонте, и тот осторожно, точно в моей поясной сумке могла таиться гадюка, вытащил плоский ларец с письмами от моего «любимого дядюшки».

      – Не боись, не укусит, – встрял Лис.

      Гетман принял из рук верного стража изящную шкатулку и уже собрался открыть ее, но вдруг замер, будто забыв о своем недавнем вопросе.

      – Это что? – озадаченно глядя на палисандровую крышку, негромко осведомился князь.

      – Герб рода Гернелей, – гордо ответил я, искренне недоумевая, чем вызван столь неожиданный интерес.

      – Оставьте нас! – грозно скомандовал хозяин терема, словно полагая, что кто-то может воспротивиться его приказу.

      – Но-о… – затянул было Гонта.

      – Ступай, – оборвал его Вишневецкий. – Я желаю побеседовать с глазу на глаз.

      Едва закрылась дверь за гетманской стражей, как четкий, словно удар молотка по гвоздю, вопрос разорвал не успевшую сгуститься тишину:

      – Что означает эмблема вашего герба?

      – Прошу прощения. – Я с недоумением поглядел на собеседника. – Что непонятного?

      – Вот эта крылатая дева с птичьим хвостом что означает? – с нажимом продолжил магнат.

      – Это алконост – вещая птица, – удивленно пояснил я. – Мой предок Себастьян Гернель в годы правления Максимилиана I имел счастье предупредить императора о готовящемся против него заговоре. С тех пор алконост украшает наш герб.

      – Ваш дядя, конечно, знал это, – проговорил князь, но, как мне показалось, слова его были обращены не ко мне. – Значит, вот что он имел в виду, – продолжая разговаривать сам с собой, негромко выдохнул он.

      – О чем вы изволите говорить? – не сдержался я. – Почему и вы, и сотник Штаден упоминаете дядю Якоба так, словно его больше нет? С ним что-то случилось? Прошу вас, не томите меня неизвестностью!

      Вишневецкий молча смерил меня взглядом, словно прикидывая, можно ли мне доверить государственную тайну. Наконец, решившись, он произнес негромко:

      – Родич

9

Инкунабуларий – ларец для писем.