Железный Сокол Гардарики. Владимир Свержин

вместе с толпой. Спустя несколько мгновений над моей и без того раскалывающейся головой загрохотали десятки каблуков, напрочь лишая возможности услышать речь неожиданного гостя. Наконец топот сапог утих, и древесный бородач заговорил вновь.

      – А второй-то где? – высовываясь наполовину из столба и пристально оглядывая каморку, поинтересовался он. – Мне сказывали, двое вас будет.

      – Отлучился второй, – уклончиво ответил я. – А сами-то вы кто будете?

      – Крепостной я, – гордо заявил представитель малого народца, радуясь случаю огласить свой громкий титул. – Самый что ни на есть столбовой крепостной.

      – Кто? – переспросил я, пытаясь совместить услышанное с рассказами моей учительницы, княгини Трубецкой, и собственным опытом пребывания в России.

      – Что тут непонятного? – возмутился кроха. – В домах – домовые, в банях – банники, а я, стало быть, – крепостной. Потому как и стены, и башни, и все здесь под моей опекой состоит. А живу я в этом столбе, выходит, что столбовой. Но тс-с. – Он еще раз цыкнул, призывая меня говорить как можно тише, и резко продолжил: – Уходить вам отсюда надо. Недоброе тут задумали.

      – Против нас? – уточнил я, не совсем понимая, о чем может идти речь.

      – А то! – немедля подтвердил крепостной, а затем добавил тоном, не допускающим противоречия: – Уж как вы там хотите, а нынче за полночь я вас отсель выведу.

      – Неужто вы полагаете, что мы не сможем за себя постоять? – возмутился я.

      – О том мне ничего не ведомо, а только велено головы уберечь, как вот эту. – Он постучал себя крохотным пальцем по лбу.

      – Кем велено?

      – Кем надо, тем и велено! Нешто сам не знаешь, кто такое велеть может?!

      Честно говоря, этого я как раз не знал, но счел за благо промолчать, опасаясь разрушить у крепостного иллюзию моего всеведения.

      – Ох, много тут недоброго, – продолжил малыш, забирая бороду в кулак. – Ты вот сам погляди.

      Его указательный палец обвел круг на стене, и тот моментально осветился, словно окно соседней избы. За «окном» появились какие-то лица, затем послышалась негромкая речь. Изображение сместилось, выискивая говорящего, и явило мне физиономию Гонты.

      – Светлый княже! – горячился куренной атаман. – Истинно говорю, не к добру эти двое здесь появились. Как есть подсыльщики! А ну как супротив тебя, Байда, злоумышляют? Круль-то польский небось за твою голову немало золотой казны отвалит. В железа[8] бы их, да расспросить, каким ветром таких гоголей в наши края надуло.

      – Это ты, Петро, дурного хватил.

      Круг экрана сдвинулся, демонстрируя того, к кому обращался ватажник.

      – Чтобы мою голову посреди Далибожа с плеч скроить, недюжинным удальцом надо быть.

      – Не прогневайся, гетман, а только мы их давеча не смогли и дюжиной одолеть.

      – Ишь ты. – Вишневецкий разгладил длинные, начинающие седеть усы. – Желаю своими глазами поглядеть на ухарей. Кликни мне их.

      – А ежели смерти они твоей алчут?

      – Пустое, –

8

Железа – кандалы.