И вот – свобода. Эвелин Пизье

нежно-розовую ручку. – Ты себя ведешь хуже, чем служанка!

      Мона уже знала, что за этим последует. Андре разбушуется, вены на висках вздуются, забьются, как маленькие лиловые угри.

      – Ты слышишь меня, Люси? Хуже, чем туземка!

      Мона положила руку на плечо мужа.

      – Андре, ну, пожалуйста…

      – Замолчи, сейчас я говорю!

      Гнев заострил его черты, глаза потемнели, линия губ стала жестче. Мона любила эти порывы бури; только она умела нежной улыбкой или трепетанием ресниц усмирить Андре. Она снова попыталась поймать его взгляд; вытянула свои обнаженные ноги, скрестила так, скрестила эдак – никакого эффекта. Он не сводил глаз с девочки. В сердце закралась горечь. Как бы ей хотелось в этот момент быть не матерью, а ребенком, которого ругают…

      По квартире распространился запах горелого.

      – А это еще что?

      У Моны появилось предположение.

      – Подожди здесь, любовь моя. Я схожу посмотрю.

      Она встала, в коридоре заспешила, побежала и тотчас же одумалась, замедлила шаги – нельзя!

      В кухне, наполненной дымом, Тибаи уже выбросила подгоревший компот из папайи и начала готовить новый. Ее руки порхали не так быстро, как обычно.

      – Поспешите, скоро уже нужно подавать.

      Служанка ответила ей такой грустной улыбкой, что у Моны заныло сердце от жалости.

      – Все получится, – подбодрила она Тибаи, – но, умоляю, проветрите сейчас же кухню!

      Тибаи открыла окно, и тут Мона тихонько вскрикнула от изумления. Подошла на шаг к окну. За решеткой колибри смотрел прямо на нее. Но вмиг упорхнул.

      В столовой нотация продолжалась.

      – Тебе не нужно быть приветливой со слугами, – втолковывал Андре. – Только вежливой, не более того.

      Мона села рядом с ним и принялась гладить его по руке. Однажды он признался ей: «Обожаю, когда ты так делаешь». За годы жизни с ним (по сути, хватило всего одного года) она мысленно составила список того, что он обожал, а чего не обожал. Человеческое тело не дает неисчерпаемых возможностей для игр, у него есть свои лимиты и свои привычки. Свои зоны комфорта. Свои болевые точки и источники неприятных ощущений.

      Мона не претендовала на какое-то высшее знание: ее занятия медициной прекратились практически сразу после замужества, в университете она проучилась всего лишь год, но власть тела она изучила подробно – власть неустойчивую, неверную, находящуюся в вечной зависимости от неумолимого времени.

      Звонкий голосок Люси вернул ее на землю.

      – Я что-то не понимаю. Приветливая и вежливая – это разве не одно и то же, папа?

      – Ничего общего.

      Луч солнца вспыхнул в ее белокурых волосах.

      – Почему?

      Мона подумала: «Я тоже хотела бы родиться блондинкой».

      – Потому что речь идет о слугах!

      Она начала красить волосы в более светлые оттенки, когда вышла замуж: то в пепельный блонд, то в золотистый, то в светло-русый, но с первого взгляда было заметно,