И вот – свобода. Эвелин Пизье

ее утешить. Голова кружилась, казалось, что мир вокруг нее погружается в хаос.

      А потом пришел день поражения – очередного и на этот раз окончательного. 21 марта 1950 года вьетминовцы подожгли рынок в Сайгоне. Это был сигнал. Они нападали даже на своих сограждан, на тех, кого считали «непричастными», антинационалистами – то есть светло-красными. Не стоило обманывать себя: эти солдаты будут безжалостны по отношению к колонистам, старающимся удержать город. Оставалось только одно – бежать.

      Мона, с красными глазами и растрепанными волосами, дрожала в кресле, слишком большом для нее. Андре посадил Люси к себе на колени. Никаких длинных речей, никаких обсуждений.

      – Мы уезжаем из Индокитая.

      При этих словах Мона снова зарыдала. У нее кружилась голова, она уже не понимала, чего она хочет, чего не хочет. Вот уже два дня она плакала с утра до вечера. И гормоны не помогали, поскольку она была беременна.

      – Эта страна, которую мы любим и за которую я сражался, нас больше не хочет. – Андре притворялся сильным и уверенным.

      Перед ее глазами пролетали разные картинки: рождение Люси в Ханое, лагерь, отъезд в Сайгон, резиденция, корочка хлеба, отель «Континенталь».

      – Не плачь, Люси. Нас ждет множество прекрасных вещей. И у тебя будет маленький братик… Ну, или сестричка. Вот такой прекрасный подарок сделала мне мама! – но что это за радость такая, с вытянутым лицом и дрожащим, фальшивым голосом?

      Перед тем, как лечь, Мона провела рукой по темно-каштановой шевелюре Андре, вдохнула запах его кожи, поискала губами его губы. Слезы еще катились по ее лицу.

      – Значит, вот так, значит, все кончено, – прошептала она.

      Он нежно прижал ее к себе.

      – Мы выстоим, мы справимся. Мы же всегда справлялись.

      Она всхлипнула, согласно кивнула и погрузилась в тяжелый сон. Звезды прятались за темным пологом тумана.

      На следующее утро, пробужденная светом дня, она испытала странное чувство. Андре еще спал. Происходило что-то ненормальное, но Мона не могла понять, что именно. Перспектива дальнейших трагедий уже вызвала у нее потребность молиться. Муж открыл глаза, заворчал.

      – Что там еще? – недовольно сказал он.

      Нет! Она закрыла рот рукой.

      – Так что? – спросил он.

      Она тряхнула головой, с ужасом глядя на него. Как такое могло произойти?

      – Но в чем дело?

      Она была не в состоянии промолвить ни слова и только показала ему рукой.

      – Голова… – выдавила она, не в состоянии объяснить что-то подробнее.

      Он подбежал к зеркалу и не смог удержаться, выругался. Седые. Волосы у него за ночь стали седые. Одна-единственная короткая ночь. У него осталось кое-где несколько темных прядей, но в основном его шевелюру Господь ночью присыпал снегом.

      Что могла она сказать ему? Поражение грызло его изнутри, и тело за это отомстило. Он не стал для нее менее привлекательным, но, это нельзя отрицать, он изменился. Да он и сам побледнел, увидев себя в зеркале. Случаются иногда такие вещи. Странно, но факт.

      Они крепко